— Известно, — кивнул Хельги равнодушно. Спригганская родня значила для него еще меньше, чем человечья. — Мать рассказывала, бабке ее в бою надвое раскололи череп боевым топором. Не то в Первую Мировую, не то во Вторую — не помню. Я в истории не силен.

По лицу мага пробежала тень скорби.

— Да, — вздохнул он печально, — войны, войны… Сколько их было? Не удержишь в памяти… Жестокое, злое время… Скажи. Мать твоя — как ее звали?

— Анна Ингрем.

— Анна… Человеческое имя… Она рассказывала тебе про Эмайн? Про родину нашу?

— Рассказывала, — подтвердил урожденный спригган. — И она и другие. В нашем дольмене всех детей заставляли учить про Эмайн. — И добавил нарочно, чтобы позлить старика, чья осведомленность в вопросах семейных начинала раздражать: — Тоска смертная! Я не жалею, что он замерз.

Но собеседник обижаться не стал, только взглянул с жалостью, как на больного или глупого, и возразил мягко:

— Ты не говорил бы так, если бы видел наш архипелаг воочию.

— А я видел! — усмехнулся демон с вызовом. — Я бывал в прошлом, видел и замок королевы Мэб, и саму королеву, и еще этого… как его? Желтенький такой? Господин Пурцинигелус!.. Короче, ничего особенного! Мне не понравилось!

— О, да, да, — часто закивал старик. — Я запамятовал. Пророчество о Странниках, Грааль, спасение Мира… Но не суди о целом по малой его части. Вы посетили Сад Грез — плод королевской магии. Он был великолепным, но слишком искусственным и идеальным, чуждым жизни… А теперь я покажу тебе подлинный Эмайн! Узри, Великий!

Тонким и длинным, как у музыканта, указательным пальцем маг вычертил в воздухе затейливый огненный символ. И свет померк, будто наступила ночь. По углам зашевелились странные тени, послышались тихие голоса… А потом в самом центре лаборатории ярко вспыхнул хрустальный шар, покоившийся на низком столике с гнутыми ножками… И Хельги увидел.

Это было как во снах, только гораздо более реально, почти осязаемо. Плоские равнины с огромными кольцами дольменов, озера — то ледяные, кристально-прозрачные, то теплые, клубящиеся паром. Длинные трещины рассекали земную твердь, будто молнии — ночное небо, и жидкий огонь плескался в них. Фонтаны горячей воды били высоко, до самых облаков, и в брызгах их рождались невиданной яркости радуги. Он видел великолепные дворцы среди зеленых лугов, вековые дубовые рощи, вересковые пустоши, розовые от обилия цветов, и фей, кружащихся над ними в танце. Он видел табуны черных коней, пасущихся среди холмов, яблоневые сады, утопающие в весеннем цвету, безбрежную морскую гладь и огромные корабли с белыми парусами, летящие над ней… Это было невыносимо прекрасно! Даже во рту пересохло от восхищения, и стало трудно дышать…

— Видишь? Это твоя родина, мальчик! То, что было отнято у тебя не по праву, еще до рождения твоего… — Тут старик вдруг умолк, плеснул из высокого сехальского кувшина воды в красивый, затейливо граненный бокал, протянул собеседнику.

Позабыв всякую осторожность, Хельги залпом осушил его — только зубы лязгнули о стекло — и замер. Он не представлял, как вести себя, не знал, что сказать.

А маг — знал. Лицо его, минуту назад одухотворенно-светлое, помолодевшее, вновь одряхлело и ожесточилось, глубокие скорбные морщины пролегли от угла рта…

— Теперь внемли мне, юный демон Ингрем. Я расскажу тебе, как погибал Эмайн…

Это был большой заговор магов и жрецов, людей и нелюдей. Богатые, кровавые жертвы получили злые боги Севера. И настала вечная зима, оттеснив Границу жизни далеко на юг. В Замерзший Архипелаг превратились благодатные острова.

Но льды не приходят в один день. Это не раскаленная лава, плещущая из жерла вулкана. Не оползень, не обвал, не снежная лавина. Льды ползут медленно, дарят своим жертвам возможность уйти и спастись. Или погибнуть смертью мучительно-медленной — кто какую участь предпочтет…

Лета не было четыре года. Его ждали с надеждой — оно не приходило, даже в июле с северной стороны холмов лежал снег. А солнце слепило, холодное и злое. Лучи его больше не согревали землю. Тогда о проклятии заговорили люди. Они бросали добротные дома, еще недавно такие плодородные поля и тучные луга. Они грузили на утлые свои суда нехитрые пожитки и отощавший скот, плыли на континент, семья за семьей. Ушли те, кто смог, кто не успел умереть от голода — самые богатые. Что ждало их, привыкших к счастливой, сытой жизни без войн и болезней, в чужом краю? Уцелели они или погибли? Никто того не ведает. Некому было следить за их судьбой, как некому считать умерших на островах. И иссохшие тела несчастных не были преданы огню или земле, они так и оставались лежать там, где их застигал конец — замерзшие, как камень.

Но Волшебная страна еще жила. Держалась силой своей магии, сокрытая под ее завесой — и не было ей дела до внешнего мира, до бед людских. Еще лились над холмами и равнинами чудесные песни, рыцари выезжали на турниры, и в королевском замке шли балы…

Но однажды на северном горизонте показалась тонкая белая полоса. Она близилась, она росла ввысь день за днем, она превратилась в стену и закрыла горизонт… И тут началось вторжение с континента. В проливе стало тесно от кораблей. Кованые сапоги завоевателей топтали некогда заветную землю. Боевые маги подлых народов и изменники из числа народов высших крушили Предел за Пределом, пробивали завесу магии Волшебной страны, И гибли благородные воины ее, сотнями, тысячами, десятками тысяч. Стон и плач стояли во дворцах, и в убежищах под холмами, и на вольных равнинах… А льды шли, надвигались неумолимо, накрывали гибнущую землю тяжелой могильной плитой. Не стало больше садов, дубрав и вересковых пустошей, столь милых душе поэтов. Не стало озер и горячих фонтанов, радуги померкли, и жидкий огонь недр погас, будто остыло само сердце несчастной земли. Только лед и снег, снег и лед, и кровь на льду, и черными крестами вмерзшие в лед тела…

Шел седьмой год войны, когда в последний из уцелевших островных Пределов пришла страшная, гибельная весть: Пределы континента изменили своей королеве и стали на сторону Коллегии, а те, что хранили верность, — уничтожены войсками Карола Освободителя. Надежда умерла, как умерла сама жизнь благодатных островов Эмайн. Неоткуда стало ждать помощи, и отступать, бежать — некуда.

Тогда ушли спригганы. Сильный, бесстрашный и жестокий народ, элита воинства Волшебной страны. Они не хотели погибать, они променяли гордую и достойную смерть на жизнь разбойную и дикую в чужом холодном краю. Они пробивались с боями сквозь вражьи ряды, а вослед им неслись проклятия тех, кто оставался умирать на родине. И звериная сущность поселялась в их телах, уродуя прекрасные лица, и дети их превращались в демонов-убийц, и имена проклинавших стирались из памяти, чтобы во веки веков нельзя было те проклятия снять…

Последний Предел был укреплен так, что не только всем магам Коллегии — демонам не пробить. Он мог бы пусть скудно и горестно, но жить, если бы не лед. От гнева Стихий не скрыться за пеленой чар. И они решили умереть — героические дини ши, благородные тилвит тег, прекрасные гуараггед аннон, страшные слуа и еще многие, многие из тех народов, что составляли великолепный двор королевы-феи. Считаные тысячи выживших из сотен и сотен тысяч погибших. Они предпочли тоске чужбины вечный покой в Долине предков… Они лежали, плечо к плечу — прекрасные дамы и блестящие кавалеры, благородные старцы и прелестные младенцы — коченеющие от холода, но еще живые, под великолепными сводами дворцов и замков, и слышали, как стены трещат под натиском льда, как лопается камень, не выдержав страшной тяжести толщи замерзшей воды. Они умерли, умерли медленно и страшно… Большинство из них. Но не все. Обреченные на жизнь — так прозвали тех, кто уцелел. Ибо обречены они были на безотрадную и полную лишений жизнь в самых тайных глубинах Сокрытых Пределов, среди мертвых и проклятых Песков Шаала… И они жили, вопреки самой природе своей, год за годом, век за веком. Они ждали того часа, когда истечет ровно полтысячелетия со дня гибели властелина, чьим именем была изменена судьба Старых Земель — короля Карола Кровавого, и наступит светлая эпоха Возрождения…