В Лондоне процедура была такая. Я в посольстве в своем кабинете составляю донесение, несу его на подпись шефу, он пишет «докладываю о том-то и том-то», подписывает и отправляет с наручным, то есть с дипкурьером дипломатической почтой в Москву. Открытым текстом направлялась только несекретная информация. Диппочта летала самолетами Аэрофлота в Москву и обратно в Лондон с соответствующими оценками и указаниями.

В Осло для передачи несекретной информации я пользовался международным телеграфом. Только информацию передавал зашифрованную в виде цифр. Это никого не смущало, так как было общепринятой практикой, в частности для финансовых и деловых кругов, нуждавшихся в конфиденциальности передаваемой телеграфом информации.

В Лондоне этим мы уже не пользовались. У нас были другие средства связи. Если же мне нужно было ознакомиться с информацией, полученной из Москвы, я шел в специально отведенную для этого комнату посольства и прочитывал материал. Выносить его за пределы этой комнаты не разрешалось. Это вовсе не значит, что людям не доверяли. В конце концов, полной гарантии секретности ничего не дает. Информацию можно сфотографировать, можно ее запомнить. Вот Уард, например, обладал прекрасной памятью. Мог запомнить данные энциклопедические по охвату.

Сколько мне платили за работу? — Ну, в Осло — порядка полутора тысяч крон, а в Лондоне — 127 фунтов. Тогда, конечно, и крона, и фунт были другие. А в Москве я получал в последние годы 694 рубля. Тут был и оклад, и пенсия, и звание, и выслуга лет, и надбавки за знание иностранных языков…

Были ли у меня представительские средства за рубежом? — Конечно, были. Все расходы на деловые обеды и подарки, на «спецодежду» шли, естественно, не из моего кармана.

Почему за рубежом меня называли «кэптен»? — В Англии и Норвегии я работал помощником военно-морского атташе. В Лондоне — 3 года, в Осло — 5 лет. В Норвегию я приехал капитан-лейтенантом, в Англию — капитаном 3 ранга. Через год мне присваивают капитана 2 ранга. У англичан на флоте рангов нет. У них есть «коммандер», апотом «кэптен». Для них наши капитаны 2 или 3 ранга, — и тот и другой, — оба «кэптены». Поэтому в Англии меня и называли «кэптен». Ну а каперанга я получил после окончания Академии Генерального штаба в 1967 году.

Как я познакомился с сестрой королевы? — На приеме. Меня ей представил тот же Уард. Принцесса Маргарита была жизнелюбивой женщиной. Я как-то спросил Стивена, где она сейчас. А он мне говорит, что она улетела в Гётеборг. Почему в Гётеборг? — Да потому что лучшие кабаки и бардаки в Гётеборге и Копенгагене.

Уард мне рассказал, что муж королевы «приласкал» Маргариту. Это не анекдот. Это было. Как раз в мою бытность в Англии. Я потом на свадьбу Маргариты был приглашен в Собор Святого Павла. Маргарита поддерживала отношения не только с мужем сестры, но и с придворным фотографом — Энтони Армстронг-Джоунсом. Я его называл попросту Антошкой. Когда Елизавета прихватила мужа с сестрой и узнала об их отношениях, то потребовала, чтобы Маргарита вышла замуж за придворного фотографа. Придворным было дано указание покопаться в архивах, и они нашли некого Сноудена, чтобы присвоить будущему мужу Маргариты графский титул. Так он стал лордом Сноуденом.

Однажды на Хенлейнской регате выступала наша восьмерка. Я оказался в компании с молодоженами. Антошка когда-то увлекался греблей, был «коксвеном», то есть рулевым. А кого берут на такую должность? — Конечно же, человека поменьше и ростом и весом. Вот он и был «метр с кепкой», ростом сантиметров сто пятьдесят пять, худенький, щупленький. После регаты мы шли вместе на катере по реке.

Я всегда сочувствовал королеве. Она была несчастлива в браке с Филиппом. Муж связался с младшей сестрой! Ну что это такое?! С Елизаветой II я виделся дважды. Оба раза на дипломатических приемах в саду Букингемского дворца, на так называемых «ти» и «гарден патиз».

Норвежцы, американцы и англичане очень небрежно относятся к секретным документам. Вот, к примеру, когда я бывал у лорда Астора, сам он куда-то отлучится, а я к столу. У него был огромный рабочий стол. И чего только, каких только документов на нем не было! То, что у нас — «совершенно секретно», у него — россыпью на столе. Его служебная почта — документы от всех ведущих государственных ведомств. То же самое в доме Профьюмо, куда я наведывался в отсутствие хозяина к Валери Хобсон.

Валери была большая модница. Каждый раз появлялась в какой-нибудь новой шляпке. Я как-то заметил Уарду, что Джек, очевидно, не жалеет денег на наряды жены. А он мне сказал, что это ему абсолютно ничего не стоит. Шляпки и наряды ей отдают бесплатно. У нее же имя! И фирмы на этом делают рекламу своей продукции: мол, супруга Профьюмо носит наши шляпки.

Одним из моих лучших друзей в годы работы в Лондоне был Федор Селиверстович Румянцев и его жена Клаша. Это отличный боевой летчик. Не буду говорить о деталях, но скажу об одном. Когда Иосип Броз Тито во время войны попал в окружение, Федор полетел к нему, взял на борт и вывез из окружения. За это ему дали звание героя Югославии, а у нас в стране — Героя Советского Союза. Славнейший человек. Он, к сожалению, скончался недавно. Познакомились мы с ним в Москве, а потом встретились в Лондоне, куда он приехал на должность военно-воздушного атташе. Дружили мы с Федей и после Лондона. Я и сейчас заезжаю к Клавдии Федоровне, его вдове, она в районе Белорусского вокзала живет. Помощником Румянцева в Англии был Анатолий Белоусов, тоже мой хороший друг.

С нашим послом в Лондоне Солдатовым я встречался нечасто. Один раз предложил ему: «Если хотите, я введу Вас в Кливден». Наш посол Майский там бывал. Но Александр Алексеевич почему-то сказал: «Нет, не надо. Пусть подождут». Что он имел в виду? Кто его должен был ждать? Я бы на его месте ухватился за такую возможность. Видимо, он был человеком чрезвычайно осторожным.

Моим лучшим другом был Володька Осипов, корреспондент «Известий». Он работал и в Канаде, и в Англии много лет.

Во время XXV съезда партии вызывает меня к себе генерал-полковник Толоконников, мой бывший шеф в Англии, и говорит: «Давай писать о тебе книгу. У меня кое-какой материал есть». И открывает железный шкаф в своем кабинете, заваленный материалами сверху донизу. В Москве он возглавлял Военно-дипломатическую академию и был заместителем начальника ГРУ. Ну а в Лондоне он возглавлял дело. Где-то год мы с ним проработали вместе в Англии. Потом его сменил Павлов. Ая ему в ответ: «Да кто же лучше Володьки Осипова может быть?!» А тут такая беда. Володька освещал для газеты работу съезда. И вот на третий день работы они сидят с завотделом в редакции, обсуждают, какие материалы давать в номер, выпивают. И вдруг Володьке становится плохо. Сердце не выдерживает…

С Толоконниковым тоже вскоре беда приключилась. У него было очень плохое зрение. Шел как-то с трибуны, зацепился за провода, неудачно упал и разбился насмерть. Так наши планы написания книжки ушли в небытие.

Кромсали ли меня медики? — Нет, ни разу под ножом не был. Сам я себя резал. На спор. Лет 15 назад. Я говорю, что боли не боюсь, а мне не верят. Я беру нож и режу руку. Кровь, понятно, хлещет. Боль я могу терпеть. Думаю, это природное качество держать ее под контролем. Может быть, и флот меня этому научил. Когда я в училище пришел, сразу стал боксом заниматься. С тех пор так и хожу со сломанным носом. У меня ведь третий разряд и по плаванию, и по боксу, и по лыжам. Играл центра в водное поло за офицерскую команду эскадры. Ходил под парусом.