Хунхузы подходят...

— Где? Откуда?

— От Владивостока!.. Сотнями так и прут...

Эту весть принёс высланный из посёлка патруль. Патрульные дошли до семафора и увидели в кустах за ним подозрительное движение. На оклики никто не ответил, но движение не Прекращалось.

— Хунхузы, решили молодцы и вернулись с этой вестью в посёлок.

Что там творилось, когда весть разнеслась по нему!

— Ратуйте, кто в Бога верует! — орала благим матом на главной улице посёлка одна казачка. — Хунхузы идут. Конец Нам приходит!

Голос у неё был зычный, но этого ей показалось мало. Она схватила мужнин револьвер и начала палить в воздух. Паника охватила всех. Жёны служащих, оглашая улицы причитаниями и плачем, похватали ребят и кое-какой домашний скарб и бросились спасаться — кто на станцию, кто в депо. Ребят тащили даже голыми, потому что перед тем их укладывали спать и совершали вечернее Омовение. Солдаты, схватив ружья, бросились бежать, сами не зная куда... Не было офицера и некому было распорядиться. Наконец всё воинство собралось в депо. Кто явился с дробовиком, кто с винтовкой, у некоторых уже оказались через плечо сумки, сшитые из женских юбок.

— Никак нельзя!.. Придётся выдерживать осаду! — объясняли они. Так для сухарей.

— Уж и осаду! — возражали скептики.

— А как же! Без осады не обойдётся... С хунхузами шутки плохи... Придётся отсиживаться, как в Харбине, пока не выручат!..

В депо происходила суматоха. Женщин рассаживали в вагоны и даже на паровозы. Кое-где выставили караулы. Вдруг хватились самого главного: не было с чем выдержать осаду: ни сухарей, ни патронов. Всё это осталось в селении. Несколько смельчаков вызвались сходить туда, их отпустили, страшась за их участь.

— Братцы, голубчики, вызвольте вы нас! — умоляли солдат.

— Не выдадим, будьте спокойны! — обещали те.

— А вы лягте на землю, послушайте ухом, как близко проклятые хунхузы.

Солдаты ложились, но хунхузов не было слышно...

Возвращения смельчаков из посёлка ждали с замирающим сердцем.

— Идут, идут! — раздались крики. — Батюшки! Раненые есть...

— Выстрелов-то не было слышно.

— Ничего не значит: в рукопашную схватились... Гляди-ка!.. Ах, бедняга, весь в крови.

Шествие приближалось к депо. Впереди несли ящики с сухарями, их было без числа. Потом — ящики с патронами. Среди подходивших резко выделялась одна группа. Двое из охотников волокли третьего. Бедняга, казалось, был без чувств. Голова его склонилась на плечо товарища, лицо всё было в крови.

Вошли на станцию.

— На целых двадцать дней припасы есть! — торжественно заявил один из железнодорожных агентов. — Вот я какой! Всё обдумал и захватил.

— А хунхузы?

— Не видали.

— Раненые тогда откуда же?

— Какие раненые?

— Да вот... этот...

Принявший на себя начальство отрядом охотников удивлённо взглянул в сторону, где уже укладывали бесчувственное тело, и изрёк:

— Пьян... мертвецки!

Ему не поверили:

— Кровь-то откуда же?

— Свалился с ног и разбился об рельсы!

Дальнейшие разговоры прервал свисток подходившего поезда.

— Пропустят ли хунхузы? — затревожились на станции. — Нужно предупредить...

Пусть постоит, пока солдаты не вернутся...

Против хунхузов вышел уже небольшой отряд из солдат железнодорожной охраны. Те прошли семафор, подошли к кустарнику, где патрульные заподозрили засаду хунхузов.

— Где же эти негодяи? — спрашивал командовавший отрядом у проводника.

— Здесь... за этими кустами.

Отряд пошёл смело. Командовавший им раздвинул кусты, взглянул за них и энергично плюнул.

Начинало уже светать, но, несмотря на полумрак, ясно можно было разглядеть за кустами... мирно пасшихся на лужайке лошадей и коров...

Эти-то безобидные животные и были приняты за страшных хунхузов...

Из-за них-то и была «пролита кровь», причём на память о кровопролитии бедняга, пострадавший из-за хунхузов, долго щеголял с внушительными «фонарями».

Впрочем, как ни комичен был сам по себе этот случай, он всё-таки мог продемонстрировать, что эти затерянные среди пустынь и лесов Уссурийского края люди всегда готовы дать врагу отпор.

В поезде, где была Варвара Алексеевна, много смеялись, когда узнали об этом переполохе. Только на одну Кочерову сей комический эпизод не произвёл впечатления. Она вся ушла в своё горе...

Варвара Алексеевна даже и припомнить потом не могла, как она пересела во Владивостоке на пароход, как началось бесконечно долгое путешествие по Японскому и Жёлтому морям. Пароход заходил в порты, принимал и ссаживал пассажиров, а бедная, убитая горем женщина запёрлась в своей каюте, молилась, плакала, и только одиночество несколько успокоительно действовало на её расшатанные нервы.

А на борту парохода не прекращался разговор о новой русской победе.

Взят был Ин-Коу, город-крепость, до которого доходила южная ветка Великой Сибирской Магистрали.

В Ин-Коу было русское население. Как только настали тревожные дни, все, кто только мог, взялись за оружие. Были сооружены баррикады из шпал. Все железнодорожные агенты вооружились винтовками, готовые дорого продать свою жизнь окружавшим их посёлок боксёрам, собравшимся в огромном количестве.

Происходили схватки, но русским всегда удавалось отбивать нападавших, которые оставляли после себя след в виде груд трупов.

В день решительного нападения громадная толпа боксёров в своих красных поясах, красных повязках и красных же шапках смело приблизилась к баррикадам, за которыми засели добровольцы и десант со стоявшей на реке Ло-Хе лодки «Отважный».

Впереди этой толпы шёл один, шёл неустрашимо, не заботясь об опасности. Это был боксёр, в которого «вселился дух» и которого по этому случаю не брали пули.

В пятидесяти шагах от баррикад боксёры остановились, а «осенённый духом» пошёл вперёд один.

За баррикадами все притихли в ожидании, что будет далее. «Святой» смело взошёл на баррикады и схватил одного из добровольцев за винтовку.

— Взять его! Расстрелять немедленно! приказал начальник.

Приказание было тут же исполнено, и боксёрам пришлось удостовериться, что для русских пуль неуязвимых нет, даже в числе китайских святых.

Боксёры громко вопили, но никто из них не думал уходить.

— Разогнать залпом! последовало новое приказание.

Грянули ружья, завизжали пули. Тринадцать боксёров завертелись на месте и рухнули на землю. Остальные, словно за тем только и пришли, чтобы посмотреть на смерть товарищей, немедленно после залпа разбежались без оглядки.