— Не говори ему ничего — бесполезно. Он, как глухарь на току, слышит только самого себя.

— А у тебя, как я вижу, голос прорезался!.. — слова Лидии всерьез задели красавчика. — Или надоело тихоню изображать? Да если бы не ты, дрянь такая, то я бы тут не оказался! Во всем только ты виновата…

— Хватит!.. — только что не рявкнул Эж. — Сколько можно ее упрекать? Тебя послушай, так окажется, что ты безгрешен и белее свежевыпавшего снега. Может, все же подумаешь, из-за кого все произошло? Да если б ты не проигрался в пух и прах, то ничего бы не случилось! Именно ты кинулся к Лидии, умоляя тебя спасти, причем неважно, где будет находиться то надежное место!

— А вот это тебя не касается, умник!

— Если же ты запамятовал, то напоминаю… — Эж пытался сдерживаться, но это у него получалось все хуже. — Нас просили помочь вернуться Лидии, а о тебе и речи не было. Мы взяли тебя только потому, что хотели спасти, хотя если б я знал, с каким самовлюбленным хамом придется иметь дело, то со спокойной совестью оставил бы в Храме Величия.

— Что, золотому мальчику надоело в благородство играть?.. — неприятно усмехнулся красавчик. — Ну, да от такого, как ты, это ожидаемо. Что же касается тебя, дорогая Лидия… Чтоб ты знала — в моей душе не осталось никаких чувств к тебе.

— А они там хоть когда-то были?.. — вот уж чего я не ожидала от Лидии, так это подобного вопроса. Надо же, эти двое решили выяснить отношения, можно подумать, другого времени и места не нашли! Хотя Лидию можно понять: события последних дней стерли с Эдуарда тонкий слой воспитанности и хороших манер, а потому в выражениях он больше не сдерживался. На мой взгляд, Лидия просто наконец-то хотела услышать от красавчика признание о его настоящих чувствах к ней.

— Смазливые мордашки нравятся многим… — ухмыльнулся тот. — В остальном ты не лучше и не хуже остальных. Хотя нет — ты теперь для меня воплощение всего худшего, что только есть на свете. Запомни другое: когда мы вернемся домой, то спокойной жизни от меня не дождешься ни ты, ни твоя мамаша-ведьма. В этом можешь быть уверена — я тебе всей этой паршивой истории никогда не прощу!

— Еще скажи, что в суд подашь… — горько усмехнулась Лидия.

— Все может быть. Мысль, кстати, неплохая…

— Перестаньте!.. — а вот теперь уже и я вступила в разговор. — Нам сейчас только ругаться не хватало! Сейчас мы все устали, перенервничали — оттого и ссоримся. Давайте успокоимся: мы не в том положении, чтоб позволять себе раздоры.

Ясно, что моим спутникам было что сказать друг другу, но они все же благоразумно решили промолчать — у нас впереди еще долгий путь, и плохой мир все же лучше доброй ссоры.

— Ладно, поговорим о наших делах… — после паузы произнес Эж, вновь берясь за весла. — Селение рыбаков и охотников осталось выше по течению, и не думаю, что сейчас кто-то из них отправится на рыбалку — когда появляется такой зверь, как хуурх, люди стараются держаться вместе со своими семьями. Так что хотя бы в этом нам повезло.

— А если…

— Тогда будем решать по обстановке. Рыбацких поселков на этой реке немного, так что будем надеяться на удачу. Первоначальная задача — добраться до обжитых мест, а затем наш путь должен лежать на болото, где находится «окно».

— Как все гладко у тебя звучит!.. — Эдуард вновь не удержался, чтоб не съехидничать. — Хотя в действительности бредем наудачу, впотьмах.

— Этим мы занимаемся уже давно, как только стали искать вас в этом мире… — процедил Эж сквозь зубы.

— Кого-то потолковей, чем вы двое, мамаша Лидии, как видно, искать не стала…

— Эж, а тебе не говорили, опасны здешние реки или не очень?.. — я вновь постаралась сгладить грубость красавчика — он что-то совсем перестал держать себя в руках.

— Во всяком случае, в темное время суток близко к ним подходить не стоит… — Эж не смотрел на недовольного Эдуарда.

— Невесело.

— Кто бы сомневался.

— А как же…

— Здесь по берегам рек должны находиться небольшие избушки — в них иногда ночуют рыбаки, которые не успевают вернуться в свои поселки до наступления темноты… Эй, ты что делаешь?.. — обратился ко мне Эж.

— Пытаюсь воды в бутылку набрать — пить хочется.

— Не вздумай. Воду из здешних рек даже местные жители стараются кипятить, сырую воду пьют только в самом крайнем случае. А вода из ручья или родника — это совсем иное дело.

— Ладно, подожду.

Эж греб по течению, и лодка довольно быстро скользила по речной глади. Если дело так пойдет и дальше, то мы сумеем оторваться от погони. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!

Сейчас, когда мы покинули лес, на меня навалилась усталость, не хотелось ни двигаться, ни говорить. Крики птиц, тишина, плеск воды за бортом… Благодать! Так бы и сидела, глядя на стены леса по обеим сторонам реки.

— Кажется, погода портится… — через какое-то время подала голос Лидия.

И верно: на чистое голубое небо наползали темные облака, за которыми шли черные тучи. Ну, я так и знала, что на спокойную дорогу нам рассчитывать не стоит. Очень скоро солнце скрылось за серой пеленой, стал подниматься ветер, на водной глади стали появляться волны, и грести Эжу становилось все сложней. Постепенно тучи затянули все небо, загрохотал гром, засверкали молнии, а затем пошел дождь, то и дело сменяющийся косым ливнем, и все мы промокли насквозь. Ветер становился все сильней, лодку подкидывало на высоких волнах, и в голову поневоле пришли мысли о том, что следует пристать к берегу. Трудно сказать, как бы мы поступили дальше, но внезапно на излучине реки увидели небольшой домик на сваях. Наверное, это и была та самая избушка из числа тех, о которых нам упоминал Эж. Рядом с ней не было заметно никакой лодки, а это значит, что людей там нет.

Правда, из-за дождя и волн причалить прямо к домику получилось далеко не сразу, да к тому же вода с неба просто-таки лилась сплошным потоком. Хорошенько привязав лодку к одной из свай, мы поднялись по ступенькам к двери. Надо же: бревенчатый дом, сложен основательно, дверь закрыта на цепочку, а еще там стоит небольшая бочка под воду, которая сейчас доверху заполнена дождевой водой. С опаской открыли дверь, но внутри, как и ожидалось, никого нет, есть лишь самое необходимое для проживания — небольшая печка, охапка дров, широкая деревянная лежанка, на которой лежат два старых лоскутных