– Веди, веди, – сказал я ему по-английски.

Дорога сделалась шире и более пологой. Туман поднялся, и перед нами открылась долина Ашау. Там и сям на земле белели клочья дымки, сверху напоминавшие островки снега.

Я смотрел на долину, и она казалась мне очень знакомой. Вот уж не думал, что снова увижу здешние места. Хотя когда я смотрел на них в прошлый раз, мне представлялось, что это мой последний взгляд на землю.

Сьюзан что-то заметила в моем лице и спросила:

– Вспоминаешь?

Я кивнул.

– Так ты прилетел сюда. И что дальше?

Я ответил не сразу.

– Мы прилетели из Кэмп-Эванса – штаб-квартиры Первой воздушно-кавалерийской дивизии. Множество вертолетов перебрасывало пехоту для предстоящего наступления. Это было двадцать пятого апреля, и день неожиданно выдался погожий. Мы подходили с северо-востока и летели над горами, которые мы только что проехали. На северной окраине долины есть местечко Алуой. Некогда вьетнамская деревня, но к тому времени от нее не осталось и следа. Там кончается эта дорога. Место превратилось в сторожевой пост французского Иностранного легиона. Но в пятидесятых годах его отбили вьетминьцы. Потом всю долину Ашау контролировали коммунисты. Ее даже прозвали взрывным очагом в сердце Хюэ. Поэтому в начале шестидесятых на "индейскую территорию", в Алуой, направили силы специального назначения. Они восстановили французский лагерь и взлетную полосу, набрали и обучили горцев, чтобы те убивали вьетконговцев и северян.

Мы были почти в самой нижней точке долины, и я заметил пересекающую ее небольшую речушку.

– Долина открывается в Лаос, – продолжал я. – И сюда же выходит ответвление тропы Хо Ши Мина. Неприятель сосредоточил силы на территории Лаоса и ударил по лагерю. И коммунисты снова овладели долиной.

Местность стала ровной, и Лок немного прибавил скорость.

– После захвата лагеря сил специального назначения, когда уцелевшие горцы скрылись из этих мест, долина и окружающие высоты превратились для авиации в зону свободного действия. Если погода не позволяла наносить прицельные удары, самолеты освобождались от бомб над долиной. Когда мы сюда прибыли, местность напоминала швейцарский сыр. Кратеры размером с целый дом служили окопами и нам и им. Мы отвоевывали воронку за воронкой – на равнине, на склонах, в джунглях. – Я посмотрел на юго-запад. – Там, на границе с Лаосом, есть местечко Гамбургер-хилл. Пытаясь взять эту никому не нужную высоту, мы положили две сотни человек, а раненых было и того больше. Здесь вся почва на много лет вперед пропитана кровью. Но я смотрю, вьетнамцы и горцы сюда вернулись. И я тоже вернулся.

Сьюзан немного помолчала.

– Теперь я понимаю, почему ты не хотел сюда ехать.

– Да... но лучше приехать... чем постоянно видеть это все во сне... как та тоннельная крыса. Посмотрел наяву, увидел, что здесь все не так, как прежде. И новая память затмит старую. Но это в теории. А на практике... Что-то эта долина разбередила мне душу.

– Хочешь уехать?

Дорога бежала к восстановленной деревне Алуой. Вокруг, где раньше росла одна слоновья трава и бамбук, теперь раскинулись ухоженные поля.

– Итак, теперь апрель шестьдесят восьмого. Американская армия решила отобрать долину Ашау. Мы погрузились в вертолеты и полетели на дело. Я сидел с шестью другими пехотинцами в "хью". Мы и так нисколько не радовались, а тут по нашей вертушке внезапно ударил зенитный огонь. Никто из нас еще ни разу не попадал под обстрел зениток, и, скажу тебе, это нечто ужасное: все небо в огромных черных разрывах, как в каком-нибудь фильме о Второй мировой войне, вокруг в воздухе свистят осколки. Вертушке, которая летела впереди нас, угодили в хвостовой винт. "Хью" сначала стал вращаться, разбрасывая солдат из дверей, а потом камнем рухнул на землю и взорвался. Подбили еще один вертолет, и наш пилот круто пошел в пике, чтобы поднырнуть под огонь. Вот что я видел: двум вертолетам конец – в каждом по семь солдат и по четыре человека экипажа. Итого – двадцать два трупа, а мы еще не успели приземлиться. А всего на подходе мы потеряли десять машин. И когда начали садиться, со всех холмов по нам ударили из автоматов. Сделали дырку в плексигласе ветрового стекла нашей вертушки, но никто не пострадал. Пилот притер машину на десять дюймов к земле, и мы попрыгали вниз. А он тут же взмыл и убрался ко всем чертям.

– Представляю, каково вам было...

– Пересрали по-черному. И вот мы на земле, в зоне горячей высадки, то есть под огнем. По всем холмам вокруг нас нехорошие ребята и лупят почем зря из минометов, базук и пулеметов. В эту убойную зону с вертолетов стряхнули тысячи солдат. Мы начали рассредоточиваться, чтобы вступить в боевой контакт с противником. А в это время, стараясь подавить вражеский огонь, по высотам ударила напалмом и кассетными бомбами авиация, ее поддержали ракетами и огнем из пулеметов армейские вертолеты "кобра". Полная кутерьма, как во время высадки в Нормандии. Только мы высаживались не с моря, а с воздуха. К вечеру ситуация была под контролем: мы овладели посадочной полосой Алуой и начали прочесывать склоны.

Я посмотрел на шофера в зеркальце заднего вида и добавил:

– Да, мистер Лок, в тот день мы спустили штаны с Народной армии освобождения.

– Не надо, Пол, – попросила меня Сьюзан.

– Да пошел он. Коммунячий сыночек.

– Пол!

Я немного успокоился. И только тут заметил, что мы въезжаем в деревню. Грязная улица, деревянные дома. И только один каменный с флагом над крышей – наверняка правительственное учреждение. Из транспорта – только мопеды, крестьянский грузовичок и два желтых полицейских джипа. Но над головой висели провода. Значит, деревню электрифицировали. Прогресс за то время, пока меня здесь не было.

Лок остановился на деревенской площади, где не было ни одного парковочного счетчика.

Мы со Сьюзан вылезли из машины, и я огляделся, пытаясь сориентироваться. Окрестные склоны остались прежними, но сама долина переменилась.

– Вот это та дыра, где мы выдержали три недели кровавых боев. Мы пойдем прогуляемся, – сказал я по-английски Локу, – а ты можешь сходить доложить своим боссам, – я ткнул пальцем в сторону здания с флагом.

Мы со Сьюзан пересекли деревенскую площадь и по узкой дорожке вышли на поле к западу от деревни. Здесь, среди крестьянских огородов, лежала посадочная полоса – миля перфорированных стальных пластин. Она заросла сорняками, но все еще годилась для дела.

– С противоположного конца, – объяснил я Сьюзан, – были развалины лагеря сил специального назначения, которые Первая воздушно-кавалерийская использовала во время высадки как командный пункт. Инженерные войска возвели вокруг полосы укрепления из мешков с песком, мы все обнесли колючей проволокой и установили кинжальные мины. Моя рота три дня провела в джунглях, оттесняя плохих ребят подальше от аэродрома. Потом получили двухдневную передышку и отсиживались в бункерах. Мой был вон там, у подножия горы.