– Что вы здесь делаете?

– Ну, у нас лагерь для тех, кто по религиозным соображениям отказался от военной службы.

– Да. Что вы делаете?

– Что именно? Всё понемногу. Облагораживаем лес.

Навахо, похоже, удивились. Усмехнулись, переглянулись. Вождь кивнул на сосны за окном и сказал:

– Это же просто лес.

– Край, от которого много пользы, – сказал Джинчи. – Кажется, это девиз Лесной службы. Тут вам и заготовка древесины, и охота, и рыбалка, и охрана водных ресурсов. Мы совершенствуем основание для этого всего. Я так думаю, у кого-то просто нашлись нужные знакомые в Вашингтоне.

Повисло молчание. Расс протянул чашку кофе вождю, у которого на большом пальце было широкое серебряное кольцо, и спросил, положить ли ему сахару.

– Да. Пять ложек.

Когда Расс вернулся из приемной, вождь объяснял Джинчи, чего хочет. Федеральное правительство через своих агентов довело навахо до нищеты, наложив строгие ограничения на поголовье скота, овец, лошадей, вдобавок в земельных спорах несправедливо вставало на сторону хопи. Теперь страна ведет войну, на которую навахо отправляют своих юношей, а дела в резервации плохи – плодородные почвы страдают от эрозии, оставшийся скот не может попасть на хорошие пастбища, поскольку те огорожены, для ремонта не хватает рук.

– Война всем в тягость, – согласился Джинчи.

– Вы федеральное правительство. У вас сильные мужчины, которые не воюют. Зачем помогать лесу, который не нуждается в помощи?

– Я сочувствую вам, но вообще-то мы не федеральное правительство.

– Пришлите нам пятьдесят человек. Вы будете их кормить, мы предоставим кров.

– Да, но… У нас тут свой распорядок, переклички и так далее. Если я отправлю людей в вашу резервацию, они убудут из моей резервации – понимаете, о чем я?

– Тогда приезжайте вместе. Перенесите лагерь. Тут для вас нет работы.

– На это у меня нет полномочий. Если я попрошу предоставить мне полномочия, власти вспомнят, что я здесь. Мне бы этого не хотелось.

– Они снова забудут, – ответил вождь.

С первых минут знакомства невольно полюбив навахо, Расс осознал, что они ничем не хуже белых, просто другие. Впоследствии он убедился: навахо прямо заявляют, чего хотят. Не говорят “пожалуйста”, не склоняются перед правилами и властью. Ограничения, очевидные белым, для навахо бессмыслица. Белые люди считают, что с навахо трудно общаться, поскольку эти индейцы досадно вспыльчивы и глупы, но в то утро их слова не показались Рассу глупыми. Сердце сжималось при мысли, что они несколько часов ехали из Туба-Сити и потом еще мерзли в пикапе, поскольку считали свою просьбу вполне разумной. Сердце сжималось при мысли, что они вернутся домой с пустыми руками и неизвестно в каком настроении. С обидой? Злостью на власти? Стыдом за свою наивность? Или в молчаливой растерянности? Рассу было тринадцать, когда Скиппер, его любимый пес с фермы, заболел – по словам матери, раком. Боли и слабость собаки скоро сделались нестерпимы до такой степени, что Расс попросил соседа пристрелить Скиппера и закопать. Труднее всего оказалось попрощаться со Скиппером: пес не понимал, что и почему делает с ним хозяин. Старейшины навахо – не бессловесная животина, и оттого их растерянность ранила его еще сильнее.

Когда сладкий кофе допили, Джинчи записал имена старейшин и предложил прислать им одежду и провиант. Вождя, которого звали Чарли Дьюроки, это предложение не тронуло, и он не поблагодарил Джинчи.

– Странный какой-то, – сказал Джинчи, когда они уехали.

– Но ведь они правы, – проговорил Расс. – Толку от нашей работы чуть.

– Это решили не мы. Ты же знаешь, мне нужно действовать осторожно. Рузвельт хотел, чтобы такими вот лагерями командовали военные.

– Мы должны служить, а не сколачивать столы для пикника.

– Я и служу: забочусь о том, чтобы вас не послали на войну. И если ради этого приходится сколачивать столы для пикника…

Расс попросил разрешения отвезти в Туба-Сити припасы.

– Мне показалось, их не очень-то заинтересовало наше предложение, – ответил Джинчи.

– Но они не отказались.

– У тебя доброе сердце.

– Как и у вас, сэр.

Наутро, погрузив в пикап муку, рис, фасоль, кое-какую одежду, оставшуюся от лагеря для безработных, Расс покатил на север, в Туба-Сити; за рулем сидел помощник интенданта. Наивное воображение Расса рисовало типи или бревенчатые дома на просторах Индианы, лошадей, привязанных к высоким деревьям, прозрачные ручьи, бегущие по мшистым камням; он и правда представлял себе мшистые камни. Он и вообразить не мог продуваемые всеми ветрами бесплодные земли, на которые они въехали после того, как пересекли шоссе 66. Пыль висела в воздухе, покрывала придорожные камни. Вдали мерцали безжизненные холмы. На выгоревшей равнине торчали хоганы, больше похожие на кучи мусора, чем на жилье. В поселениях были хижины из некрашеных серых бревен, руины без крыш, с пробоинами в стенах, повсюду, куда ни глянь, темнел засыпанный пеплом песок, замусоренный ржавыми жестянками и битой черепицей. Детишки помладше, круглолицые, черноволосые, робко махали пикапу. Прочие – старухи в гетрах под юбками, старики с впалым ртом, молодые женщины, судя по глазам, родившиеся несчастными – отводили взгляд.

Туба-Сити оказался настоящим городом: тени в нем было больше, благодаря тополям, но ветра по нему гуляли так же, как на равнине. Расс понял, что лес чем-то похож на Лессер-Хеброн – то и другое виделось ему раем. Полноводные реки, леса, покрытые двойным ковром из снега и хвойных игл, все влажное, белое, пахнущее свежестью, и люди здесь все до единого были белые. В резервации Расс осознал, что значит белизна. Прежде чем прибыть на поезде в Аризону, он не отъезжал от Ле с сер-Хеброна более чем на шестьдесят миль, и хотя кое-кого из фермеров-неменнонитов Депрессия разорила, Расс не видал настоящей нужды. Индейцам некуда деться с бесплодных земель, дожди на которых выпадают редко. Видя, с какой стойкостью навахо сносят лишения, Расс отчего-то чувствовал себя слабаком. Казалось, навахо ближе к чему-то такому, от чего он страшно далек – и сам об этом не знал. С высоты своего белого роста он ощущал себя фарисеем.

– Бог ты мой, ну и унылое местечко, – заметил помощник интенданта.

Дом, к которому их направили, был неуместно мал для вождя племени, но в грязи перед ним чернел знакомый пикап, передняя его часть стояла на глиняных кирпичах. Чарли Дьюроки наблюдал, как молодой человек бьет молотом по гаечному ключу, закрепленному на ходовой части пикапа. Возле одной из шин тощий пес вылизывал свой пенис. С порога дома на белых мужчин в добротном пикапе таращилась девочка в линялом оборчатом платье. Расс выпрыгнул из машины и представился Дьюроки, который был одет так же, как накануне.

– Что у вас? – произнес Дьюроки.

– Что и обещал мистер Джинчи. Одежда и провиант.