Не спится ей ночью. Чуткие ушки ловят каждый звук: где пискнет пичуга, предупреждая, что идёт зверь. Поднимет Уля голову от подушки, в ушах звон. Не потому, что она ничего не слышит, а потому, что этих родных, естественных, лесных звуков нет. Вокруг толстые стены спальни, глухая тишина. Вспомнит, где находится, и разум покрывает чёрная пелена.

Днём в хорошую погоду в глазах появляется мутная рябь. Не потому, что Уля стала хуже видеть, а потому, что некуда и не на что смотреть. Самое большое расстояние, на что можно взглянуть, угол соседнего квартала, а не синь далёких гольцов. Вокруг незнакомые лица людей да проезжающие повозки. А вблизи стол, стул, посуда, одежда. А где естественные цвета и краски жизни?

Чувствует Уля, как притупляется обоняние. Раньше ночью, в темноте, безошибочно различала деревья, запах зверя, соцветия трав и погоду. Теперь же от постоянного привкуса табака, краски, женских духов и пудры, застойного воздуха закрытых помещений она не может понять, из каких трав пчелиный мёд.

Вначале недопонимала: что такое? Потом удивлялась: почему? В конце испугалась и растерялась: зачем она здесь?

Как Уля завидовала матери, которая две недели назад уехала назад на прииск! Казалось, была бы возможность, улетела бы на крыльях вслед, бросила всё: красивую, сытую жизнь, благополучие и достаток, уверенное будущее. Счастье — оказаться там, в далёких горах, где пахнет прохладой каменных курумников, где тонкое чутьё ласкает терпкий запах лавикты-ягеля, а трепетный взор гуляет по острым краям гранитных рубцов матово-синих вершин. Хоть на день! Хоть на час!..

Но стонет душа. Теперь у неё ответственность перед любимым человеком, обязательство быть надежной половинкой до конца своих дней. Вместе навсегда. И ещё — ответственность перед будущим. Под сердцем Ули родилось маленькое существо. Будущий сын или дочь, неважно. Отец — Сергей. А он желает, чтобы они все вместе жили рядом, в городе.

Скоро, очень скоро они поедут далеко, на родину Сергея, в далёкий и незнакомый Санкт-Петербург. Где это? Уля не имеет представления. Одно понимает, что это тоже город, гораздо больший, чем этот, где она находится. И там нет тайги, нет животных, птиц. Сергей рассказывал, что там большие, каменные дома, мощёные улицы, разводные мосты. Много людей. А это значит — опять суета, толчея, безраздельная пустота и тоска по своей тайге. Зачем ей это? Девушка не понимает. Но уже назначено время выезда: начало сентября. Сначала на пароходе. Потом по железной дороге на быстром поезде. И замкнётся круг. И не будет ей назад дороги. Уля не представляет себе, как она будет там жить. Пелагия говорит: «Стерпится — слюбится». Но Уля и так любит Сергея, горячо, преданно. Однако не может сказать, что станет с её любовью там, рядом с ним, с будущей семьей, но вдали от горных просторов.

Практически всё время после выхода из тайги они жили в доме Вороховых. Уля, Сергей, Пелагия и Ченка. Несмотря на настойчивую просьбу Кости Фёдорова — гостить у него, сколько душа пожелает, — Уля всё же предпочла роскошным комнатам гостеприимного хозяина «простые номера» крёстного отца, Егора Ворохова. Всё-таки девушка встречалась с братьями на прииске гораздо чаще, чем с Константином, и чувствовала себя намного увереннее. Здесь не было высокопарных слов, светских манер в общении, как это было в доме Кости. Жены братьев, в том числе и Лиза, супруга Фили, были простыми женщинами из таёжных посёлков. Уля, Сергей, Пелагия и Ченка нисколько не тяготились их присутствием. А это много значило для представительниц тайги, которые чувствуют отношение к себе остро.

Братья так и сказали: «Живите, сколько хотите, хоть всю жизнь! Места хватит на всех!» Женщины поддерживали своих мужей с искренней, неподдельной радостью (таковы уж характеры жен охотников и старателей-золотарей: куда нитка, туда и иголка). Всем были отведены отдельные комнаты (Пелагие и Ченке вместе, Сергею и Уле, несмотря на гражданский брак — тоже). Столовая — в одно время. Пища из одной кастрюли. Баня — по субботам. Выход из дома в любое время, когда хочешь. Вечерние посиделки в гостиной — дружно, весело. Однако добавлялись и некоторые обязанности. Пелагия, например, в первый день заняла место на кухне. Ченка пропадала в огромной конюшне, ухаживая за лошадьми. Уля помогала горничной убирать большой дом. Сергей был занят своими делами, практически каждый день пропадал в конторе геологоизыскания с отчётами и докладами. А если и выпадало свободное время, всегда посвящал его Уле. Несмотря на добрый жест гостеприимства, первой не выдержала Ченка. Прожив три недели, она вдруг с вечера собрала свои немудрёные пожитки и рано утром, когда ещё не рассеялась предрассветная муть, оседлала оленя и уехала на прииск. Сказала откровенно:

— Моя рыпа ловить нато, зверя промышлять. Корот, отнако, дышать не могу.

Уехала не задумываясь. Не привыкла жить в четырёх стенах. Попрощалась сухо, без слёз, как будто вышла в соседнюю комнату. Зачем лишние слова? И так всё понятно. Сергею дала наказ:

— Люпи Ульку, переги, она отна. Она тебя тоже люпить пу-тет.

А дочери хитро улыбнулась:

— Ты знаешь, гте я жить путу. Знаю, скоро приетешь. Буту жтать…

С той поры и приключилась с Улей хандра-болезнь. И чем вылечить? Неизвестно. Только одна Уля знает…

Это утро началось как обычно. В доме Вороховых вставали рано, огромное хозяйство требует ухода. А лошади и коровы не будут ждать, когда человек проспится. Так что, хозяин, вставай с первыми лучами солнца, как этого требует организм животных. Иначе проспишь весь день. Уля и Сергей не исключение. Затопали шаги по большому коридору, ухо востро — сон долой. Надо вставать.

— Лежи, отдыхай. Вам, мадам, нужен покой, — шутливо проговорил, потягиваясь Сергей.

— Нет. Шена долшна вставать раньше муша, — в тон ему ответила Уля. — Ты сегодня рано вернёшься?

— Не знаю. Как начальство… Скорее бы уж следствие закончилось. Знаю, что за мной вины нет, а всё равно чувствую не в своей упряжке, — подавленно проговорил Сергей и начал одеваться.

Завтракали в половине восьмого. После этого стали расходиться по своим делам. Сергей, улыбнувшись Уле, выбежал на крыльцо, вскочил в пролётку. Кучер щёлкнул вожжами, экипаж скрылся за воротами. Пелагия и Нюрка (та самая, к которой Загбой случайно залез в кровать) стали убирать со стола грязную посуду. Лиза, Варвара и Мария, жёны братьев, пошли в комнаты. Филя, Иван — во двор, к конюшне. Егор, поскрипывая деревянной ногой, вышел на крыльцо, закурил самокрутку. Уля хотела идти наверх, к себе в комнату, но, услышав на улице движение, остановилась на лестнице. Думала, что вернулся Сергей, что-то забыл.

Вышла к Егору на крыльцо: у ворот стоит пролётка. Нет, не Сергей, а один из извозчиков, что работает у Вороховых. Молодой, лихой парень, Фёдором зовут. Работает исправно, выезжает в город раньше всех. И сегодня уехал ни свет ни заря. Егор хотел узнать, случилось ли что? А из коляски на землю спускается представительная дама. Хоть и одета в дорожный костюм, но сразу видно, что не из крестьян. В степенных движениях угадывается воспитание. Шагнула к воротам, приветливо улыбнулась. Господи! Да это же Набокова Елизавета Ивановна! Егор даже закашлялся от дыма, тут же выбросил самокрутку в сторону, одёрнул косоворотку. Шутка ли, такая женщина пожаловала!