Егор переглянулся с братьями: к чему она клонит? Однако промолчал, пусть продолжает, разговор становится очень интересным.

— И что вы думаете? За все эти годы доход от делопроизводства Суркова вырос до одного миллиона двухсот тысяч! Это не считая двухэтажного дома. А также акции речного пароходства на сумму двести тысяч рублей. Как вам такое?

Егор покраснел: вот это деньжищи! Братья почесали затылки. Женщины ахнули. Уля простенько пожала плечиками. Она не знала цену деньгам и не могла представить, о чём сказала Елизавета Ивановна.

— Вот те на! Вот и простой душеприказчик! — только и смог сказать Егор. — На чужом горбу в рай хотел уехать!

— Да, дорогие мои. Может быть, всё так и получилось, если бы не простая оплошность этого негодяя. Не знаю, как уж там у него получилось. Может, по тугодумию или лени. Или какие-то другие обстоятельства. Паспорт! Вот в чём вся причина. Он жил по паспорту моего брата, Набокова Дмитрия Ивановича. Если бы Сурков жил под другой фамилией, хотя бы под своей, то продолжал процветать до конца своих дней. И я никогда не нашла бы его. Но фамилия Набоков не так часто встречается в купеческом обществе. И здесь он попался.

— Так это что же получается, что всё хозяйство, прииски, акции записаны на вашего брата?

— Вы совершенно правы, друг мой. Всё делопроизводство задокументировано на имя моего брата, Набокова Дмитрия Ивановича. И в связи с обстоятельствами преступления, а его никак иначе назвать нельзя, все дела арестованы. Мой брат мёртв. Этому есть подтверждение свидетелей. Значит, данное состояние, доходы и делопроизводство должно перейти к родным покойного.

— К вам?! — вырвалось у Фили.

— Да.

— А как же… Елена Николаевна? Дети? Ведь у них, то есть у неё две дочери?!

— И это Правильно. У Суркова есть жена, Елена Николаевна. Две дочери, премилые девочки, Маша и Катя. Я их видела, — Елизавета Ивановна улыбнулась. — Все записаны на нашу фамилию: Набоковы. То есть получается, что она по закону считается женой моего погибшего брата. А девочки — моими племянницами. Но они не являются наследниками. Потому что физически Елена Николаевна не была женой брата, не знала его и даже не видела в глаза. И дочери родились не от него, а от Суркова. Из этого следует, что ни Елена Николаевна, ни дочери не имеют никакого отношения к капиталу моего брата.

— Вы хотите сказать, что всё нажитое Сурковым за эти годы уже перешло только в ваши руки? — не выдержал Егор.

— Да. Это так, — согласно кивнула головой Елизавета Ивановна. — Все документы будут переданы мне после суда.

— Так что же получается, Елена Николаевна и дочери остались голыми? Но ведь они ничего не знали! — заволновалась Уля.

— Я знаю об этом. Более того, я встречалась несколько раз с Еленой Николаевной. Она премилая, честная женщина. Доброй души человек. И дочери пошли в мать. Из разговора понятно, что Елена Николаевна точно не знала о делах своего мужа. Даже не имела представления. Я думаю, это нечестно, лишить её всего. Пусть даже она является дочерью купца Мельникова.

— Младшей дочерью, — добавил Филя.

— Да, младшей, — кивнув головой, улыбнулась купчиха. — В семье кроме неё ещё три сына. Отец в преклонном возрасте. По всей вероятности, наследство уже разделено между братьями. Здесь возникает вопрос: согласятся ли они отдать из кармана какую-то долю доходов сестре?

Елизавета Ивановна замолчала, внимательно посматривая на окружающих. Наверное, ждала ответа на свой вопрос. Но все молчали. Насторожились, ожидая, что еще скажет гостья. А она продолжила:

— Думаю, что здесь возникнут какие-то проблемы. Кто знает, каков характер братьев. Может быть, в лучшем случае согласятся на пенсион, жалкие гроши. А она заслуживает большего. — Купчиха взглянула на Пелагию. — Мне известно, что четырнадцать лет жизни с этим человеком не оправдывают такого финала. Поэтому, — голос Елизаветы Ивановны стал властным (как, возможно, происходило, когда она принимала какие-то важные решения), — я решила после суда передать в дарственное наследство Елене Николаевне все имеющееся в городе делопроизводство. А это: магазины, кожевенно-пошивочную мастерскую, цех по обработке мясной продукции, склады с настоящим товаром и акции речного нараходства.

— А дом? — вырвалось у Фили.

— И дом тоже, — улыбнулась купчиха. — Дом — в первую очередь! Думаю, что так будет справедливо.

Все находившиеся в гостиной с оживлением заговорили. Напряжения на лицах сменились благодарностью. Ожидали, что сейчас должно произойти что-то важное, но никто не думал, что Елизавета Ивановна окажется такой благородной, щедрой и простой. Не скрывая чувств, Пелагия опять бросилась на колени перед купчихой, стала целовать руки: она была рада за свою хозяйку и подругу и не скрывала своих эмоций, потому что знала, что теперь у нее будет не только свой угол, но и работа.

Уля вскочила тоже, подошла с другой стороны… Егор хлопнул кулаком по столу:

— Я так и знал!

Братья, удовлетворённые результатом разговора, негромко переговариваясь, потянулись за кисетами. Женщины, как бывает в подобных случаях, пустили слезу. Все были искренне рады за Елену Николаевну, и каждый желал ей счастья.

Елизавета Ивановна, приподняв правую ладонь, произнесла следующие слова:

— Подождите, я ещё не все сказала! Это только первая часть моего дела здесь, в Сибири. Ещё остались прииски и наличные деньги: один миллион двести тысяч рублей. Четыре прииска, вы знаете, о чём я говорю. Я видела документы и внимательно изучила годовой приход золота с каждого из участков в пудах. Новотроицкий прииск в год даёт столько, как вместе взятые три: Гремучий, Любопытный и Покровский. Право на владение этим прииском я оставляю за собой. При этом хочу сказать, что в Ярославле у нашей семьи есть купеческое дело с доходами, гораздо большими, чем добыча золота в тайге. Переезжать на постоянное местожительство сюда глупо, я обязана находиться при делах там, всегда. И прошу вас, — купчиха встала из-за стола и, повернувшись лицом к братьям, громогласно изрекла: — Филипп Исаич, быть моим поверенным в делах на Новотроицком прииске. Если точнее, управляющим.

Филя так и подскочил с места:

— Что вы… дорогая Елизавета Ивановна! Такая честь…

— Думаю, что вы не откажетесь и с делами справитесь лучше, чем кто-либо другой, — нисколько не сомневаясь в его согласии, оборвала его купчиха. — Об условиях оплаты, думаю, мы договоримся. Двадцать пять процентов от добычи вам хватит?

Филя так и бухнулся назад на лавку. Егор, Иван и Максим открыли рты. В гостиной воцарилась такая тишина, что было слышно, как по коридору второго этажа неторопливо вышагивает кошка.

— Вот и хорошо. Значит, решено. Останется только подписать документ. Теперь дальше.

Елизавета Ивановна замолчала, повернулась к Пелагие, взяла её за руки и внимательно посмотрела ей в глаза:

— Встаньте, голубушка, с колен. Встаньте! Провести в ссылке всю свою молодость — это своего рода каторга.