– Космические полеты – тяжелый труд, – сказал Толик. – Порой я провожу многие часы подряд, не имея возможности отойти от пульта. Раньше это было сопряжено со значительными неудобствами…

В глазах Толика блестел какой-то нездоровый огонек. Мамочка, сколько же ему заплатили?

– Теперь, с появлением вакуум-памперсов, мои проблемы решены… – обреченно закончил Толик. – Я взлетаю, выполняю джамп-перемещения, сажусь на чужую планету и возвращаюсь, не теряя времени на бытовые неудобства…

Я захохотал. Кончилась реклама памперсов, началась какая-то детская программа, а я все ржал, представляя Толика в памперсах за джамп-пультом. Нет, это же надо!

Открылся люк, и вошел-вплыл Данилов. Почему-то я представил полковника ГБ в тех же самых памперсах – «слежка за товарищами – тяжелый труд, порой…», – и мной овладел новый приступ веселья.

Данилов подозрительно уставился на работающий экран. Там скакали мультяшные звери и жизнерадостный голос напевал: «Днем в понедельник спать неохота, только бездельник ляжет в кровать…»

Так и не разобравшись в причинах моего веселья, Данилов отключил телевизор.

– Там Толика показывали, – добродушно объяснил я. – Толика Романова. Он памперсы рекламировал.

Данилов уселся на опущенную крышку унитаза и сказал:

– Тесновато. Не находишь?

– Мне нравится. Показания пришел снимать?

Александр вздохнул:

– Петр, у меня есть предложение…

– Ну, – подбодрил я запнувшегося полковника.

– Работаем единой командой. Все обвинения против вас с Андреем Валентиновичем снимаются.

– А рептилоид?

– Его доставят на любую планету Конклава. Не понимаешь?

– Не совсем.

– Твоему деду предоставят тело. Нормальное, здоровое человеческое тело. Счетчик сбросит в него сознание Андрея Валентиновича.

Наши взгляды встретились.

– На Земле тысячи людей, чье сознание погибло, а тело еще живет. Те, кого не откачали после клинической смерти, например. Это не более аморально, чем трансплантация органов.

– И что сказал дед?

– Пока ничего. Я решил вначале поговорить с тобой.

– А что от нас требуется?

– Сотрудничество. Только сотрудничество.

– Прошло полтора часа, – медленно сказал я. – Всего полтора часа. А вы уже убедились, что корабль геометров не собирается вам подчиняться.

– Да. Ты должен помочь нам, Петр. Ради Земли, ради страны – переступи свои позиции. Ты человек. Ты русский.

– А ты помнишь, что во мне – куалькуа?

Лицо Данилова не дрогнуло.

– Трудно было бы забыть, пока ты находишься в этом теле… Ну и что? Если он хочет выдвинуть свои условия – пожалуйста. Но насколько я понимаю, их раса занимает пассивную позицию… впрочем, как угодно. Пусть говорит. Мы вовсе не против союза с ними, с алари, со счетчиками. Но наши интересы не позволяют бросаться очертя голову на край света. Если Земля получит хотя бы десяток таких кораблей… мы сможем говорить с Сильными на равных.

– Ты веришь в свои слова?

– У меня нет другого выхода. И у тебя нет, Петр. Допускаю, что это решение тебе менее приятно, чем полет к Ядру, но альтернатива еще хуже.

– И какая она, альтернатива?

Покачиваясь в гамаке, я был куда выше сидящего Данилова. Такая обманчивая, убаюкивающая позиция человека, способного диктовать условия… Правда, за открытым люком мелькала форма «черных беретов», а податливость Данилова наверняка имеет границы.

– Судить тебя не будут, – спокойно сказал Данилов. – Тебя даже наградят каким-нибудь орденом за участие в операции.

Участие! Мы пахали!

– Наградят – посмертно?

– Не валяй дурака. Тебя наградят и спишут на Землю без права полетов. Ты будешь работать где-нибудь… слушать новости… пить научишься. И всегда будешь помнить, что твои товарищи пытаются что-то сделать… перехитрить незнакомую технику, переспорить Чужих.

– А куалькуа? Вы пустите на Землю человека, в чьем теле – симбионт? Не верю!

Данилов покачал головой:

– Нам прекрасно известно, что по земле ходят десятки таких людей.

Мне показалось – или в глубине сознания раздался тихий смешок?

– Одним больше, одним меньше, – продолжил Данилов. – Если куалькуа меня сейчас слышит… я очень рад тому, что их раса лишена честолюбия. А любопытство – не порок. Альтернатива теперь ясна?

– Вполне.

Данилов ждал. А я молчал, хоть и принял уже решение. Долго молчал, пытаясь заставить полковника заговорить первым. Но он и не таких обламывал.

– Можешь сказать деду, что я согласился.

Данилов кивнул. Поднялся, придерживаясь за обрез люка. И сказал:

– Только одно, Петя… Извини, но мы будем вынуждены принять меры безопасности. Очень жесткие. Очень.

– Не думал, что такая штука существует в реальности, – сказал я.

Маша защелкнула на моей шее металлическое кольцо. С внутренней стороны оно было оклеено мягким фетром, и эта заботливость казалась особо трогательной – словно наточенное лезвие гильотины.

– А в реальности ее и нет, – сухо сказала Маша. – Только у нас.

Ощущение, что я читаю какой-либо дедовский роман о тоталитарном режиме, стало острым до безумия. Я поежился, словно пытаясь выбраться из стального воротника. Посмотрел на рептилоида. И дед, впервые с момента прилета на станцию, заговорил:

– Мария, вы воспользовались моими перспективными разработками? Каталогом «Несуществующее оружие»?

– Нет. Отдел по отслеживанию идей в фантастических романах существует с прошлого века. И у нас, и в ЦРУ.

Я заметил, что она старается не смотреть на рептилоида. Как бы Маша ни убеждала себя, что Андрея Хрумова больше нет в живых, что счетчик поглотил его сознание, – и все же ей было неуютно. Очень неуютно, я даже испытал к ней легкое сочувствие.

– Полагаю, тебе не надо ничего объяснять, Петр? Кодовый замок… причем механический. Радиоприемник. Двадцать пять граммов взрывчатки.

– Не много.

– Вполне хватает, Петя.

Она подняла руку, демонстрируя крохотный пульт.

– Не удаляйся от меня более чем на десять метров. Вначале пойдет звуковой сигнал, через пять секунд сработает взрыватель.

Мы сидели в каюте командира станции. Я, рептилоид, Данилов, Маша и двое незнакомых офицеров. Тот, что постарше, очевидно, и был командиром, второй, покрепче и помоложе, почему-то одетый в легкий скафандр, – видимо, куратор станции из ГБ.