Если судить по действиям сэра Редверса Буллера после этого кровавого поражения, то можно сказать, что это — слишком суровый вердикт. Он сразу же телеграфировал в Лондон, чтобы сказать: селение Коленсо неуязвимо для чего-либо, кроме блокады.

Генерал отправил сообщение с помощью гелиографа в Ледисмит, советуя сэру Джорджу Уайту «сжечь шифры, уничтожить орудия, расстрелять боеприпасы и договориться о лучших из возможных условий»[1307].

Это были трагические свидетельства, но говорившие не о потере солдатского мужества, а об отсутствии военной разведки. Буллеру не хватало стимула, поскольку его энергию поглощал его аппетит. Как сказал Уильям Батлер, Коленсо было проиграно на тренировочных полях Олдершота, где Буллер, судя по всему, «регулировал движения своей бригады, руководствуясь тем, в каком направлении отправились повозки с закусками в начале столкновения»[1308].

Поэтому у Уайта флаг остался поднятым, а Буллера — сняли с должности главнокомандующего. Но генерала оставили для продолжения доблестных передвижений вдоль Тугелы — в Спион-Коп и Ваал-Кранц, благодаря чему он заработал кличку «Сэр Обратный Ход».

Фельдмаршал лорд Робертс вместе с Китченером в должности начальника штаба и большим подкреплением, среди которого оказалось много добровольцев из доминиона, отправился в путь для его замены. По мнению Уолсли, Робертс был «забавным, маленьким, сомнительным шоуменом»[1309]. Но этот франтоватый и проворный «Бобе» стал национальным спасителем. Несмотря на шок от потери единственного сына в Коленсо, он действовал решительно для использования в своих интересах оборонительной стратегии буров.

Робертс наступал от мыса Доброй Надежды, обошел буров по флангу с сорока тысячами человек и сотней орудий. Это был ужасающий марш, сопровождавшийся неожиданными атаками, песчаными бурями, дождем, холодом, голодом, брюшным тифом, тучами мух и невероятной вонью от разлагающихся трупов лошадей, мулов и волов. Как писал Киплинг,

Вол, тянущий фургон, живой, Семь центнеров волочит за собой. Но дохлый вол, однако же, сильней: Весь лагерь сдвинет тушею своей[1310].

Несмотря на безнадежно дезорганизованную транспортную систему, колесницу войны Робертса было не остановить.

Вначале он освободил Кимберли, где Роде, охраняя свои активы, пытался сохранять спокойствие, раздумывая о том, «что старые римские императоры чувствовали, когда (как часто случалось) их легионы рассеивались»[1311].

Затем Робертс поймал в капкан четыре тысячи буров под командованием Пита Кронже в Паардебурге. Китченер пытался разбить их лагерь, окруженный повозками, завоевав репутацию «самого талантливого убийцы (собственных людей), которого породила война»[1312]. Но Робертс вынудил африканеров к капитуляции, что стало поворотным пунктом конфликта.

Буллер освободил Ледисмит. Буры надеялись, что он станет еще одним Йорктауном. Его защитники жили на супе типа «Боврила», который называли «Чеврил». [«Боврил» — мясной экстракт для бульона. — Прим. перев.] Его варили из конины, и он так вонял лошадьми, что говорили, будто этот суп лягается. Защитники были «худыми и изможденными и напоминали трупы»[1313].

Робертс зашел в Блумфонтейн, падение которого праздновалось за обедом, на котором Киплинг предложил тост в честь президента Крюгера, «научившего Британскую империю ее обязанностям»[1314].

Среди других проявлений радости был буклет под названием «Возбуждающий опыт первой британской женщины, освобожденной лордом Робертсом».

17 мая 1900 г. освободили Мафекинг. Осада этого пыльного железнодорожного узла в вельде была возведена в героический эпос, отчасти — благодаря смелым «кафрграммам» полковника Баден-Пауэлла: «Все хорошо. Четыре часа бомбардировки. Убита одна собака»[1315].

Когда новость об освобождении Мафекинга достигла Англии, размахивающие флагами толпы праздновали это событие дико и энергично, и в английском языке даже появилось новое слово, описывающее подобные празднования — «mafficking».

В Лондоне и других местах «улицы были заблокированы кричащими, поющими, веселыми толпами, состоящими из горожан обоего пола и всех классов. Казалось, что все эти люди буквально сошли с ума от радости»[1316].

На самом деле Мафекингу не угрожала большая опасность (хотя при режиме Баден-Пауэлла семьсот африканцев умерли от голода), его стратегическая важность преувеличивалась. В дальнейшем Китченер любил объяснять: «Город удерживали, потому что Военное министерство считало, что он является ближайшим морским портом к Претории»[1317].

Но общественность требовала катарсиса в форме карнавала. Это не была «оргия бесчинства»[1318], организованная джингоистами из прессы, проповедниками, артистами и уличными ораторами. Правда, все несомненно внесли свой вклад в военную лихорадку в последующие дни. То был спонтанный ответ на добрые вести после отчаяния «черной недели», провозглашение имперского триумфа и предвкушение окончательной победы.

Очевидно, Робертс достиг этого, когда занял Преторию в июне. Однако, несмотря на крупномасштабную капитуляцию, радость оказалась преждевременной. Борьба просто вошла в новую и более смертоносную фазу.

Буры начали партизанскую кампанию в надежде использовать свою несравненную мобильность и тщетно ожидая использования глубоких международных симпатий к их целям. Разбросанные подразделения конной пехоты атаковали британские аванпосты, устраивали засады на колонны, грабили конвои и портили железнодорожные ветки. Они проводили крупные атаки на Капскую колонию, которая разрывалась между верностью короне и кровным братством с бурами, по большей части оставаясь пассивной. Этими диверсионными группами руководили гениальные командующие типа Коса де ла Рея, Джексона Каменной Стены, мастера сопротивления, и Христиана Девета. Тактика последнего — безжалостно бей и удирай — вызвала восхищение у самих британцев.