Один из тех, кто его преследовал, Уолтер Гиннес (в дальнейшем лорд Мойн), писал в июне: «Это напоминает поимку ртути при помощи щипцов… Я считаю, что война в Оранжевой республике пока еще едва ли началась. Девет гораздо умнее, чем наши военачальники. Он сражается только в том случае, когда может нанести нам урон и не пострадать сам. Когда газеты пишут, что буры «сбежали», они выражают тот факт, что у противника достаточно здравого смысла, чтобы убраться после того, как цель достигнута… Если мы только не сожжем все фермы в стране (а Европа это едва ли потерпит), то такое положение вещей будет продолжаться бесконечно»[1319].

Робертс был менее проницательным. Он не оправдал свою репутацию терпимого и снисходительного человека, начав такую яростную политику выжженной земли, что казалось, она нацелена полностью уничтожить сопротивление. (Однако на самом деле сопротивление усилилось).

После осеннего побега Крюгера в Голландию, «Бобе» вернулся в Англию, убежденный, что Китченер быстро покончит с так называемыми «упрямцами». Это было общее мнение, которое только что использовал Солсбери для получения «тори» еще одного срока у власти во время так называемых «выборов-хаки».

Но Китченеру мешал тот факт, что «буры непохожи на суданцев, которые останавливались, чтобы провести честное сражение. Африканеры всегда сбегают на своих маленьких пони».

Он безжалостно охотился на них, реквизировал лошадей санитарной службы, нанял пять тысяч так называемых «буров-Иуд», вооружил тридцать тысяч африканцев для участия в том, что считалось войной белых людей. Китченер изводил собственные подразделения почти как силы врага, заслужив кличку «К. из Ада»[1320].

Будущий министр построил цепь блокгаузов, которых в итоге оказалось восемь тысяч. Они были соединены колючей проволокой. Но бурам обычно удавалось прорваться сквозь этот кордон и сбежать. Партизаны растворялись на местности, как и бывало во все века. Иногда африканеры были бойцами, иногда фермерами -рыбой, которая плавает в море населения. С полного одобрения Солсбери, который предпочитал клеймить непокорных буров, Китченер пытался осушить море.

Он не являлся законченным ревнителем строгой военной дисциплины, а скорее походил на диктатора в зародыше, уничтожив тридцать тысяч ферм и дюжины деревень. Китченер сжигал посевы и рубил деревья, убивал и конфисковал скот. Британцы не только лишали буров еды и жилья, но и угнали 160 000 их жен и детей в пятьдесят концентрационных лагерей, организованных вдоль путей, проложенных Робертсом. Очевидно, лагеря не являлись повторением тех, которые на Кубе создал «генерал-мясник» Уэйлер. Здесь 28 000 человек (по большей части — дети) умерли от болезней и недоедания, вызванных условиями, которые оказались почти столь же плохи, как в отдельных лагерях для африканцев. Там смертность, вероятно, была еще выше.

Тогда и позднее предпринимались попытки для оправдания лагерей или, по крайней мере, для смягчения их ужасов. Говорили, что концлагеря — военная необходимость. Женщин этого народа тоже следовало подавлять. По словам Фрэнка, брата Родса, «когда мы приближались к фермам, женщины прыгали в кровать с винтовками маузер. Странный выбор, но это факт»[1321].

В любом случае, некоторые женщины и дети буров жили хуже дома, чем в лагерях. Они еще больше пострадали бы в вельде.

Санитарные условия в британских казармах и военных госпиталях оказались столь же плохими. Буры были их худшими врагами, лечились лекарствами «кафров» вроде собачьей крови и конского навоза, но британцы делали все возможное, чтобы им помочь. В «Тайме» Флора Шоу даже радовалась при виде «счастливых лиц тысяч детей, которые собираются вокруг школ и походных кухонь, где раздают суп»[1322].

Тем не менее, несмотря на все особые заступничества, имелись и более уродливые пятна на репутации империи, чем эти лагеря. В них власти считали матрасы, свечи и мыло роскошью. Семьи «упрямцев» получали меньше еды, чем семьи «поднявших руки вверх» (буров, которые сдались). Дети выглядели, словно «маленькие старички и старушки»[1323].

В целом одна шестая часть бурского населения умерла в местах, которые британцы называли «убежищами». (Стед опровергал это заявление — «высшую степень наглого лицемерия»)[1324].

Имелись и другие обвинения в преднамеренном геноциде, запланированной бойне невиновных. Они были неправильными. Однако Ллойд-Джордж правдоподобно обвинил правительство Солсбери в ведении того, что по сути являлось «политикой истребления»: «Она разбудит сильные эмоции в человеческих сердцах, направленные против британского правления в Африке»[1325].

Эмили Хобхаус, занимавшаяся общественной работой и проводившая расследование в лагерях, также говорила о «войне на истребление»[1326]. Благодаря ей и другим подвижникам условия улучшились. Но конфликт в целом стал более яростным. Зверства, репрессии и казни происходили с обеих сторон. Африканцы иногда были виновными, но обычно становились жертвами, поскольку буры «смотрели на кафров с крайним презрением и относились к ним, словно к собакам»[1327].

Рыцарства и благородства было очень мало. Когда пол танцевального зала в резиденции в Блумфонтейне потерял должный вид, британские офицеры продавали старые доски пола за 1 шиллинг 6 дюймов штуку лишенным свободы бурским женщинам на гробы для их детей.

Правила ведения войны свободно нарушались. Даже Конан Дойл признавал: британцы стреляли пулями «дум-дум», которые «никогда не предназначались для использования против белых народов»[1328].

Милосердия было очень мало. Ирландцы насаживали на вертел[1329] других ирландцев, которые сражались против них.

Рассказывали об одном ирландце, который служил в полке, не бравшем пленных: «Бур поднял руки вверх и умолял о пощаде, сказав, что он — всего лишь полевой знаменосец. Ирландец ответил, что для него нет разницы, пусть он даже будет всем проклятым полевым оркестром одновременно, но все равно получит то, что заслужил»[1330].