– Ну скажи, похож на меня Ванюшка? Скажи, похож, похож?

Вопрос показался тебе серьезным, значит, ответ тоже должен быть серьезным, – ты напрягся, всматриваясь в чужие неприятные до отвращения лица и отыскивая между ними родственное сходство…

Не так Ванюшка походил на Федьку, как Федька на Ванюшку – расплющенные губы, вдавленный нос – что-то негритянское появилось в твоем бывшем друге, тогда как в негре, несмотря на его белокожесть, не было ничего русского. Но если захотеть, сходство всегда можно найти. Ты не мог обидеть своего бывшего друга, да и не хотел, к тому же в твоем смятенном мозгу связались Федькина работа в Африке и этот парень.

«Наверное, он родился там от тамошней негритянки и Федька забрал его с собой», – думал ты.

– Похож, – кивнул ты и спросил смущенно: – Он из Африки?

«Церберы» вновь грохнули, с оглядкой на Федьку, смехом, и он сам захохотал, брызгая во все стороны слюной.

– Из Городища, блин! – закричал Федька в ответ, прижимая к себе белого негра и слюняво целуя его в щеку. – Он пока еще, как был, Форточкин, но я его на свою фамилию запишу – Смертнев, как и я, Смерть будет.

Ванюшка отстранился и с детской непосредственностью провел по щеке ладонью, стирая последствия поцелуя.

Кажется, ему не нравился разговор на эту тему, но именно на эту тему Федька хотел сейчас говорить.

– Я ж говорю, я когда из Африки вернулся, нигде не мог заякориться, даже в Городище поехал, в детский дом свой. А там все, как при мне было. И директриса та же, Анна Абрамовна, ни дна ей, ни покрышки. Она и в наше время хорошо жила, вся в золоте ходила, а сейчас, когда детьми торговать стали… Американцы, немцы, прочая нерусь в очереди за нашими недотыкомками стоят… У нее теперь особняк трехэтажный свой, на шестисотом на работу приезжает, а там двести метров идти…

Но, правда, увидела меня, заплакала, – какой я стал пожалела: «Федя, чем я могу тебе помочь?» А я уже с Ванюшкой познакомился, он у меня в магазине на выпивку клянчил, я говорю: «Анна Абрамовна, отдайте его мне». А она и рада! «Ой, Федь, забирай, не знаем, что с ним делать. Учиться не хочет, работать не любит, в армии его насмерть забьют. Забирай, забирай!» Так? – громко и требовательно обратился Федька к тому, о ком рассказывал, и тот усмехнулся и, глядя в сторону, согласился:

– Так.

– Мамочка его непонятно от кого родила, хотя понятно… Принесли его ей, показали, а ночью она в форточку из роддома прыг! Фамилию подарила… Так?

– Так.

– Русский негр получился. Сверху белый, внутри черный. И белую по-черному пьет. Так?

– Да ладно, – недовольно протянул Ванюшка, отходя в сторону.

– Да ладно… – повторил Федька, улыбаясь. – Ты лучше скажи, сынок, ты сколько собак убил сегодня?

– Двух! – охотно отозвался тот.

– Да ладно, – не поверил Федька.

– Ну правда, двух!

– Врет! – доверительно сообщил тебе Федька. – Я еще в Африке заметил: врут черножопые больше, чем даже мы… Ну мы-то врем из страха, а эти просто так… Вот договариваешься с ним о встрече: «Приходи завтра в течение дня. – Я приду в пятнадцать тридцать восемь. – Да не надо в тридцать восемь, приходи завтра в любое время». Приходит через две недели и не извиняется. Он это от них взял – вранье. Ну остальное от нас, все самое плохое…

– Да ладно, – вновь попытался возразить парень.

– Чего да ладно? А кто всех кошек перевешал? А собаки?.. Тут у нас, Рот, стая бродячих собак появилась. Время от времени собираются, потому что еду на могилах народ оставляет. Но злые, бабку одну на днях чуть не загрызли. Вот Ванюшка наш с дубинкой ходит, как Илья Муромец в дозоре.

Федька усмехнулся и, глянув на тебя с насмешливой озабоченностью во взгляде, спросил вдруг тихо, доверительно:

– Ну ты как, Рот?

– Хорошо, – ответил ты, не понимая смысл происходящего и свое отношение к нему, но продолжая думать. Прочитав впервые загадочные слова классика «красота спасет мир», ты сразу вспомнил того несчастного уродца из своего детства… «А привлекает уродство», – думал ты тогда. В самом деле, если бы алчная мамаша вывела на базарную площадь не урода-сына, а красавицу-дочь, вряд ли народ собрался бы на нее смотреть, и уж точно бумажные деньги под ноги не бросали бы, копеечки никто б не положил. «Красота спасет мир… А уродство его погубит», – думал ты, переводя растерянный взгляд с уродливого лица Ванюшки на изуродованную рожу Федьки.

Смерть поймал твой взгляд и вновь словно прочитал мысли:

– Ты знаешь, Жек, с тех пор, как я его к себе взял, на мою расплющенную харю никто не смотрит. Все – на него.

Он перевел взгляд на Ванюшку.

– Да ты не обижайся, сынок, мужчина должен быть чуть красивей обезьяны…

И вновь к тебе:

– Но какая истина вдруг нарисовалась: найди страшней себя – и будешь красавцем. А?! – Федька обвел всех горделивым взглядом, ожидая похвалы за такую значительную мысль.

– Найди глупей себя – и будешь умный, – смущенно поддержал его один из волгарей.

– Найди бедней себя – и будешь богатый, – подключились тамбовские.

Кажется, все были готовы развивать Федькину мысль, но он их остановил.

– Ну, а ты чего, сынок, скажешь?

Белый негр подумал и, помедлив мгновение:

– Чем хуже, тем лучше!

Федька аж подпрыгнул на месте так, что на столе звякнули стекло и металл, а у стен глухо отозвалось дерево гробов.

– Чем хуже, тем лучше! Во дает! – радостно согласились волгари и волки.

Федька притянул тебя к себе и, смеясь, прокричал в лицо:

– Нет, ты понял?! Он у меня парень непростой! Иной раз такое завернет – хоть стой, хоть падай! Русский негр, я же говорю… А представляешь, когда я его забрал, не умел ни читать, ни писать…

Ты посмотрел на Ванюшку и подумал с надеждой: «А может, он все-таки не вешал кошек и не убивал собак? – и, переведя взгляд на Федьку, продолжил свою мысль: – А он не отравил Фру-Фру?»

– А ты, Рот, все такой же добренький, – глядя на тебя так, словно желая забраться тебе в мозги, озабоченно проговорил Федька.

«Нет, наверное, все-таки отравил», – простился ты со второй половиной своей надежды и сердито приказал про себя Федьке: «А теперь скажи: “А надо быть злым!” Как раньше говорил, скажи!»

Но Федька молчал, и тебе стало стыдно.

Правда, ненадолго.

– А надо быть злым! – выкрикнул его приемный сын слышанные от отца слова, и Федька и все его церберы засмеялись.

– Правильно, Ванек! Молодец! Знаешь, как он меня называет? Папа русский! Есть папа римский, а я папа русский! Это не я, он сам придумал. Ну, а читать-то еще не разучился?

Федька взял твой словарь, мотнул головой, вновь удивляясь его весу, и протянул своему названому сыну.