Все прошло без заминки, высадка была бескровной, с берега доносились лишь редкие выстрелы, а добыча оказалась неплохой — десятки пленных, — а захваченный провиант целый день перевозили на корабли, грузили талями на палубу живую скотину. В матросских кубриках запахло мясными щами…

Три месяца полновластным хозяином бороздила русская эскадра седую Балтику от Ревеля до датских проливов. А шведские моряки в эту, да и в последующие кампании, ничем себя не проявили. Только однажды попалась и сдалась в плен без единого выстрела двадцатичетырехпушечная шнява.

В Петербурге Апраксина приятно удивило письмо Екатерины Алексеевны. «Здравствуй, кум, — писала императрица из-за границы, сообщая разные безделицы, и подписалась: и Твоя кума».

«Вот мы и породнились», — смеялся Апраксин. А скоро друзьям и знакомым генерал-адмирала нашлась причина повеселиться на берегу. Отмечали новую служебную веху — назначение президентом Адмиралтейств-коллегии.

Следующий год обозначился на Балтике мирной передышкой. На Аландах начались переговоры со шведами. И будто нарочно, ко времени. Многие генералы оказались притянутыми к следствию по делу царевича Алексея…

Игру в прятки с царевичем по закоулкам Европы выиграл-таки Петр Толстой.

В последний день января 1718 года крытый возок с Алексеем заскользил, не останавливаясь, в Преображенское. Розыск сразу взял в свои руки царь и предупредил сына: «…ежели что утаено будет, то лишен живота будешь». Через три дня, во время первого же свидания, царевич назвал Петру своих сообщников. Первым из Петербурга в Москву, «за крепким караулом и в наложенных цепях, и на ноги железо», доставили Кикина. Его же первым и колесовали в Москве.

Попутно вскрылась суздальская история о похождениях Евдокии Лопухиной, сосланной в монастырь под караул. Мучительно закончил свою жизнь начальник караула майор Степан Глебов, признавшийся в блудном сожительстве с первой женой царя, — его посадили на кол. Царевич назвал более полусотни фамилий, среди них Петра Апраксина. Его тоже «в железах» повезли в Москву, а Федор Матвеевич предался горестным думам. Однако Петра оговорили понапрасну. Тайная канцелярия розыск вела с пристрастием, но, как написал после освобождения Петр брату, установлена была «моя правда и невинность». А позже отметил, что, возвратившись в Петербург, «брата моего Федора Матвеевича от такой великой о мне печали застал еле жива».

Подлинную картину заговора удалось восстановить лишь после показаний возлюбленной царевича, Ефросинии. Следствие переместилось в Петербург.

Окончательное следствие выявило, что царевич многое скрывал, был далек от раскаянья и чистосердечного признания.

Царь вручил решение судьбы сына на рассмотрение «вернолюбезным господам министрам, Сенату и стану воинскому и гражданскому». В июне 1718 года в новую столицу на Неве для суда над царевичем по вызову царя приехали сенаторы, вельможи, высшие офицеры, духовные иерархи. Сурово и однозначно звучал их приговор: «Смерти достоин». Под приговором первой стояла подпись Меншикова, вторая Апраксина Федора…

В тот год, на исходе осени, поплатилась головой еще одна царственная особа. Шальная пуля сразила в Норвегии Карла XII. Престол заняла его сестра, Ульрика-Элеонора. Швеция повернулась лицом к Англии — там ее спасение, ни о каком мире с Россией не могло быть уже и речи…

На Котлин и в Ревель потянулись по зимнику обозы с порохом, провиантом. Флот готовился к большому походу.

— Токмо устрашеньем на море и берегах его склонить к миру мочно, — встревоженно делился Петр с генерал-адмиралом. — Веселовский из Лондона доносит, лорды во сне видят не токмо добытое нашей кровью отнять, но и зарятся на Смоленск и Киев.

— Готовим флот, государь, нынче по весне два десятка скампавей спускаем, фрегаты, корабли достраиваем.

— Добро, Федор Матвеевич, тут тебе еще дельце одно предстоит, девку Гамильтонову судить будешь. — Адмирал поморщился, но царь недовольно вскинул брови, полушутя заметил: — Более некому, ты у нас един неприкасаемый по части баб, остальные сплошь греховодники. Толстой сыск закончил, тебе приговорить токмо.

— Девка-то молодая, губить жалко.

— Приговаривай по указу, за детоубийство.

Апраксин тяжело вздохнул, откланялся…

История эта началась прошлой осенью. При Екатерине I фрейлиной состояла Мария Гамильтон, или, как ее звали придворные, Гамильтонова девка. Предки ее, из шотландцев, осели в России еще при Иване Грозном. Красавица когда-то привлекла внимание Петра, который «усмотрел в ней такие дарования, на которые не мог не смотреть с вожделением». На очередной флирт супруга царя Екатерина взирала, как обычно, сквозь пальцы. Поговаривали, что волочился за ней Меншиков, но получил отбой. Потом Мария связалась с денщиком Петра Орловым. И, как случайно выяснилось, дважды от него понесла и обоих рожденных младенцев умертвила…

Мартовским солнечным днем Апраксин, как всегда, собрался в Адмиралтейств-коллегию, но флигель-адъютант доложил, что прибыла фрейлина императрицы.

— Ее величество просит вас безотлагательно к себе.

Екатерина встретила с улыбкой:

— Здравствуй, кум.

Апраксин поклонился, поцеловал ручку. С первых же слов понял причину вызова: «О Гамильтоновой девке просить будет». На просьбу императрицы о смягчении приговора ответил почтительно, но твердо:

— Государыня, мы под законом Божьим и державным все равны, отступать от него непозволительно…

Приговор состоялся на следующий день: «…за такое ее душегубство, в чем она повинилась, казнить смертию».

Умоляла царица мужа простить грешницу.

— Чей закон, Катеринушка, выше, мой или Бога? — спросил царь.

— Бог нам судья.

— Так Бог и велит ее не миловать, а казнить…

На раскидистых ветвях деревьев, окружающих Троицкую площадь, гомонили сотни прилетевших грачей. Солнечные лучи подтапливали замерзшие ночью лужицы. Мешая талый снег с грязью, вокруг помоста топтались люди. Такое зрелище нельзя упустить. Царь самолично казнил девицу, не хотел, чтобы кто своими грязными руками касался тела некогда близкой женщины.

Последний раз, стоя на коленях, молила истерзанная Мария о пощаде. Царь поцеловал ее:

— Не могу, без порушения государева и божеского закона. Прими казнь, и верю, что Бог простит тебя в грехах твоих.

Взмахнул топором, поднял за волосы мертвую голову, поцеловал ее и бросил на землю.

Май 1710 года начался удачно. Капитан-поручик Александр Апраксин за пять дней взял восемь призов, о чем немедля донес генерал-адмиралу: «Со своим фрегатом «Лансдоу» от 8 до 13 числа взял восемь призов. Шкипера спрашивал — наши корабли не ведают, что тамо при Данциге готовы для рюйса три корабля — один в 60 и два по тридцать пушек, из которых на одном брейд-вымпел и за противным ветром не вышли».

Почитав донесение, царь похвалил: