даром, доктор Виллетт и мистер Вард отправились вниз по лестнице, осматривая все по дороге, как они уже делали это по отдельности и в присутствии молодого безумца. Поначалу все было безрезультатно.

Утоптанный земляной пол и каменные стены казались столь непроницаемыми, что невозможно было представить даже щель, которая вела бы дальше, в глубь земли. Виллетту пришло в голову, что подвал устроен человеком, понятия не имевшим ни о каких катакомбах, поэтому вход в настоящее подземелье должен быть в другом месте, и это место, вероятно, там, где молодой Вард и другие обитатели бунгало совсем недавно копали землю в поисках старых ходов, о которых могли узнать нечестивым способом.

Доктор попытался представить себя на месте Чарльза, чтобы понять, откуда бы он начал, однако этот метод не сработал. Тогда он решил действовать по-полицейски, то есть методом исключения, и вновь осмотрел и выстучал пол и стены подвала. Вскоре пространство его поисков резко уменьшилось, и наконец остался лишь небольшой участок пола возле труб, который он уже один раз и совершенно напрасно осматривал.

Теперь, проэкспериментировав как только было возможно и приложив вдвое больше сил, Виллетт обнаружил, что плита поворачивается и скользит в сторону, а под ней оказалась залитая цементом поверхность с железным люком посередине, к которому тотчас бросился взволнованный мистер Вард. Поднять крышку оказалось нетрудно, и отец Чарльза уже почти справился с этим, как мистер Виллетт заметил, что он переменился в лице. Он покачнулся и бессильно опустил голову, когда в нос ему ударило зловоние из черной дыры, показавшейся доктору довольно большой.

Доктор тотчас уложил терявшего сознание мистера Варда на полу и с помощью холодной воды привел его в чувство. Мистер Вард начал подавать слабые признаки жизни, однако видно было, что ядовитые испарения сильно повредили ему. Не желая рисковать, доктор Виллетт поспешил на Броуд-стрит за такси и отправил слабо сопротивлявшегося мистера Варда домой.

После этого доктор вооружился фонариком, надел на нос и рот стерильную повязку и отправился осматривать обнаруженный им вход в подземелье. Зловонный поток немного ослабел, и доктор смог направить луч света в стигийскую тьму. Бетонная труба с железной лестницей на стене шла вниз, насколько видел доктор, футов на десять, а за ней начиналась истертая каменная лестница, верхние ступени которой, по-видимому, находились южнее бунгало.

2

Виллетт не скрывает, что вспомнил все известное ему о Карвене и не сразу решился лезть, да еще в одиночестве, в зловещие катакомбы. У него из головы не выходил рассказ Люка Феннера о последней ночи колдуна. Но победило чувство долга, и доктор, отыскав портфель, чтобы забрать важные бумаги, если таковые найдутся, шагнул в бездну. Медленно, как подобает человеку его лет, он спускался по железной лестнице, пока не встал на каменную ступеньку. Включив фонарик, он увидел старинную каменную кладку и нездоровый многовековой мох на мокрых стенах.

Лестница вела вниз, вниз и еще вниз, делая три крутых поворота, потому что это была не винтовая лестница, и даже два человека разминулись бы на ней с большим трудом. Виллетт насчитал тридцать ступенек, когда услыхал какой-то слабый звук, и после этого ему стало не до счета.

В этом звуке было что-то богопротивное, и он напоминал о тех коварных созданиях природы, существования которых нельзя допускать. Назвать это глухим стоном, или предсмертным поскуливанием, или безнадежным воплем злобной и обреченной на гибель безмозглой плоти – значит забыть о заключенной в нем душераздирающей жалобе. Не к ней ли прислушивался Вард, медля уйти из бунгало? Виллетт никогда не слышал ничего подобного, но это не прекращалось ни на минуту и доносилось неведомо откуда. Сойдя с лестницы, Виллетт повел вокруг себя фонариком и увидел высокие сводчатые стены и бесчисленные черные коридоры.

Помещение, в котором он оказался, было примерно четырнадцати футов в высоту до середины свода и десяти или двенадцати футов в ширину. Пол был выложен огромными каменными плитами, а стены и потолок покрыты штукатуркой. О площади помещения судить он не мог отчасти из-за темноты. На некоторых арках, но не на всех, он разглядел двери в колониальном стиле, то есть из шести деревянных панелей.

Пересиливая ужас, внушаемый ему вонью и нескончаемым воем, Виллетт принялся осматривать арку за аркой, находя за ними комнаты с куском каменного свода наверху, средних размеров и непонятного предназначения, но почти во всех он замечал камины, устройство которых наверняка заинтересовало бы инженеров. Никогда прежде и никогда потом ему не доводилось видеть таких инструментов или отдельных частей инструментов, которые валялись кругом в накопившихся за полтора столетия пыли и паутине. Не вызывало сомнения, что их разбросали нарочно, вероятно рейдеры. Во многих комнатах он не замечал никаких следов пребывания нынешних людей. Наверное, здесь Джозеф Карвен ставил свои первые и самые примитивные опыты.

В конце концов Виллетт отыскал более или менее современное помещение, по крайней мере то, в котором недавно жили или работали, так как в нем имелись керосиновые горелки, книжные стеллажи, столы, стулья и шкафы, а также письменный стол, заваленный старинными и современными рукописями и документами. Свечи и керосиновые лампы стояли повсюду, и, найдя коробок спичек, Виллетт зажег те из них, что не были использованы до конца.

Когда стало светлее, Виллетт понял, что находится в кабинете-библиотеке Чарльза Варда. Многие книги он уже видел прежде, да и мебель в основном переехала из дома на Проспект-стрит. То тут, то там ему попадались на глаза знакомые вещи, и вскоре в этой привычной обстановке он даже как будто забыл о шуме и стонах, которые здесь были слышнее, чем возле лестницы.

Он уже давно решил, что первым делом постарается отыскать документы, имеющие отношение к болезни Варда, в частности те, что Чарльз нашел когда-то за портретом в доме на Олни-корт. Во время поисков доктор понял, какую непосильную задачу взвалил на свои плечи. Он брал одну папку за другой, и все они были до отказа заполнены бумагами со странными рисунками и не менее странными писаниями, так что наверняка потребовались бы месяцы, если не годы, чтобы расшифровать их и прочитать. Неожиданно ему попалась пачка писем из Праги и Рагузы, как он сразу же понял, от Орна и Хатчинсона, которую он сунул в портфель, чтобы забрать с собой.

Наконец в запертом шкафчике красного дерева, украшавшем когда-то дом Варда, Виллетт обнаружил бумаги Карвена. Ему хватило одного взгляда, чтобы узнать их, ведь Чарльзу один раз пришлось, хотя и без особой охоты, показать их ему. Молодой человек, по-видимому, намеренно хранил их отдельно от остальных бумаг и в точности в том виде, в каком отыскал за панелью на стене, потому что все названия, которые запомнили рабочие, тут присутствовали, разве что исчезли бумаги, адресованные Орну и Хатчинсону, а также ключ к шифру. Все это тоже переместилось в портфель, после чего Виллетт продолжил обыск. Поскольку Виллетта больше всего беспокоило душевное состояние молодого Варда, то он искал в основном документы недавнего времени и с удивлением обратил внимание на одну странность. Эта странность заключалась в том, что он почти не находил страниц, исписанных нормальным почерком Чарльза, а что касается двух последних месяцев, то таких не было вообще. С другой стороны, целые груды бумаг были заполнены архаичным почерком, неотличимым от почерка Джозефа Карвена, хотя относились они к нынешнему времени. Очевидно, Чарльз много тренировался в подделке почерка старого колдуна и весьма в этом преуспел, доведя свою имитацию до совершенства. Никаких писаний третьего человека, то есть доктора Аллена, здесь и в помине не было. Если он в самом деле возглавлял работу, то, вероятно, заставлял молодого Варда служить ему писцом.

В материалах последнего времени довольно часто мелькала мистическая формула, или скорее пара формул, и Виллетт запомнил их раньше, чем завершил хотя бы половину работы. Они представляли собой две параллельные колонки, из которых левая была увенчана стародавним символом под названием «Голова дракона», используемым в календарях для обозначения восхода солнца, а правая – знаком «Хвост дракона», используемым для обозначения захода солнца.