кувшины – по другую сторону, и над ними висела доска с надписью «Materia». Все кувшины, за исключением разве что самых верхних, были пусты, и на каждом висела бирка с номером, очевидно отраженным в некоем каталоге, который Виллетт решил немедленно отыскать.

Однако ненадолго он отвлекся на содержимое сосудов и наудачу открыл несколько лекифов и фалернских кувшинов, чтобы взглянуть на него. Это оказалось малоинтересным. И те и другие сосуды содержали немного одинакового порошка, совсем мелкого, как пудра, почти невесомого и разных тусклых оттенков. Никакой закономерности относительно оттенков, чем единственно отличались порошки в разных сосудах, Виллетт не обнаружил, соответственно, он не понял, чем отличается порошок в лекифе от порошка в фалернском кувшине. Если голубовато-серый порошок находился рядом с розовато-белым на одной стороне, то точно такое же сочетание можно было найти и на другой стороне. Самым примечательным свойством порошка было то, что он ни к чему не прилипал. Виллетт высыпал немного себе на руку, а когда стал ссыпать обратно в кувшин, то ни одной крупицы не осталось у него на ладони.

Поначалу он никак не мог сообразить, что означают надписи и почему эти сосуды строго отделены от стеклянных на полках. Латинские слова «Custodes» и «Materia» означают «Стражи» и «Материал», и неожиданно доктор Виллетт вспомнил, что видел слово «Стражи» в каких-то документах, связанных с этим ужасным делом. Ну конечно, оно было в письме, адресованном доктору Аллену как будто Эдвардом Хатчинсоном. Вся фраза читалась так: «В этом случае не надо держать Видимых Стражей, ведь пользы от них меньше, чем требуется расходов, а также, и вам обоим сие уже хорошо известно, при Неприятностях не приходится почти ничего прятать».

Что бы это значило? Впрочем… Было как будто в этом деле еще одно упоминание о «стражах», о котором он совершенно забыл за письмом Хатчинсона. В давние времена, когда Вард еще ничего не скрывал, он рассказал о дневнике Элеазара Смита, в котором тот записывал, как они с Уиденом следили за фермой Карвена, и в этой кошмарной хронике упоминались разговоры, подслушанные до того, как колдун спрятался под землей. Смит и Уиден настаивали, что ходили ужасные слухи о Карвене, его пленниках и стражах, приставленных к пленникам. Эти «стражи», по словам Хатчинсона, или его аватары, требовали слишком много расходов, поэтому теперь доктор Аллен не держал их «видимыми». А если он не держал их «видимыми», то наверняка хранил их в виде «солей», из которых эта банда колдунов могла создать сколько угодно человеческих тел или скелетов.

Вот что, значит, хранили в себе лекифы – чудовищный плод святотатственных ритуалов и деяний, усмиренный прах, который, вызванный к жизни дьявольским заговором, должен, ни о чем не спрашивая, защищать своего хозяина или приводить к повиновению непокорных! Виллетта охватила дрожь при одном воспоминании о том, что он пересыпал из ладони в ладонь, и на мгновение он ощутил неодолимое желание бежать подальше от зловещих шкафов с молчаливыми, но, возможно, наблюдающими за ним часовыми.

Тогда он вспомнил о «Materia» во множестве фалернских кувшинов на другой стороне. В них ведь тоже соли… И если это не соли «стражей», то кого? Боже милостивый! Неужели тут останки половины великих мыслителей всех времен, похищенные злодеями из гробниц и могил, где они должны пребывать в мире? Неужели они тут, чтобы повиноваться воле безумцев, которые готовы воспользоваться их знаниями ради исполнения чудовищного замысла, в результате которого, как писал в своем последнем отчаянном письме бедняга Чарльз, под угрозой будут «цивилизация, человечество, возможно, Солнечная система, Вселенная»? И Маринус Бикнелл Виллетт играл их прахом!

Он заметил маленькую дверь в дальней стене и, взяв себя в руки, подошел поближе, чтобы получше рассмотреть знак, выбитый над ней. Знак был как знак, однако он наполнил его смутным ужасом, потому что один его болезненный и мечтательный друг однажды начертил на бумаге этот знак и рассказал ему, что он означает в черной бездне сна. Это знак Коф, который спящие видят над входом в черную башню, стоящую одиноко в сумерках… Виллетту не понравилось, что его друг Рэндольф Картер сказал о его могуществе.

Минуту спустя он забыл о знаке, учуяв новый едкий запах в знакомом зловонии. Это был скорее химический запах, нежели звериный, и он шел из комнаты за дверью. Несомненно, именно этот запах исходил от одежды Чарльза Варда, когда его забирали в больницу. Значит, он был здесь, когда к нему пришли? Что ж, он оказался умнее своего предка Джозефа Карвена и не оказал сопротивления.

Виллетт, полный решимости узнать все тайны и кошмары, какие только есть в подземелье, взял маленькую лампу и переступил через порог. Его тотчас накрыла волна необъяснимого страха, однако он не дал воли ни воображению, ни интуиции. Никого живого тут не было, никто не мог причинить ему зло и помешать понять, что скрывает таинственное облако, поглотившее его пациента.

Комната оказалась небольшой и совсем без мебели, если не считать стола и стула и двух непонятных приспособлений с зажимами и винтами, в которых, немного подумав, Виллетт узнал средневековые орудия пытки. По одну сторону двери висели на подставке страшного вида плети, а над ними на полках теснились пустые оловянные чаши на ножках, наподобие греческих килик. По другую сторону был стол, на нем стояла довольно мощная лампа, лежали блокнот и карандаш. Еще Виллетт обратил внимание на две лекифы с пробками, словно оказавшиеся здесь временно и в спешке не убранные.

Доктор зажег лампу и стал внимательно читать записи в блокноте, которые, по-видимому, делал Вард, когда его прервали, однако он не нашел ничего интересного, кроме разрозненных фраз, написанных витиеватым почерком Карвена и не проливающих свет на безумие молодого человека:

«Б. не умер. Сбежал в стену и нашел Место внизу».

«Видел старика В., сказал Саваоф и узнал Путь».

«Трижды вызывал Йог-Сотота, на другой День отослал его».

«Ф. хотел уничтожить знание того, как вызывать Тех, кто за Пределами».

Когда лампа осветила всю комнату, доктор увидел, что стена напротив двери между двумя приспособлениями для пыток утыкана колышками и с них свисают бесформенные желтоватые одежды. Однако более интересными оказались две других пустых стены, сверху донизу покрытые высеченными в камне мистическими символами и формулами.

На сыром полу тоже было что-то высечено, и Виллетт без труда расшифровал большую пентаграмму посередине, а на одинаковом расстоянии между ней и всеми четырьмя углами обнаружил по обыкновенному кругу диаметром около трех футов. В одном из этих четырех кругов, который был поближе к желтоватой одежде, свисавшей с колышка, стоял мелкий килик – один из тех, что были на полке над плетьми, а за пределами круга стоял фалернский кувшин с полки в другой комнате и с цифрой 118 на бирке. Он не был заткнут пробкой и оказался пустым, однако доктор с содроганием увидел, что килик не пустой. Внутри его только благодаря отсутствию ветра сохранился сухой зеленоватый порошок, наверное пересыпанный из кувшина.

У доктора Виллетта чуть голова не пошла кругом, когда, понемногу соединив частности в целое, он представил, что творилось в этой комнате.

Плети, пыточные орудия, соли в порошке из кувшина под названием «Materia», два лекифа с полки «Custodes», одежды, формулы на стенах, записи в блокноте, рассыпанные по письмам и передаваемые в легендах намеки, тысяча озарений, сомнений и предположений, которые терзали друзей и родителей Чарльза Варда, – все это нахлынуло на доктора кошмарной волной, пока он смотрел на сухой зеленоватый порошок в оловянном килике на полу.

Сделав над собой усилие, Виллетт принялся изучать формулы, выбитые на стенах. Они, судя по плесени и стертым буквам, принадлежали времени Джозефа Карвена, и их смысл не мог быть не знаком тому, кто много читал о Карвене или занимался магией. Одна формула в точности повторяла то, что миссис Вард слышала год назад в Страстную пятницу и что, по словам специалиста, было ужасным заклятием, обращенным к тайным богам из неизвестных нормальному человеку сфер. Здесь оно было не совсем таким, как его записала по памяти миссис Вард и как оно выглядело на запрещенных страницах Элифаса Леви,