алкоголик, а просто любит дружеское застолье, особенно когда компания хорошая и если — стыдно сознаться — платить не ему. Дома жена каждый рубль держала на строгом учете, но что поделаешь, у нее на руках семья. Все время приезжают и приезжают в Москву люди, с которыми он в свое время работал то на заводе, то в совнархозе, то еще где, каждый непременно позвонит, пригласит к себе в гостиницу посидеть, вспомнить былое, и он охотно едет…

А в общем-то жизнь у него пошла какая-то скучная. Когда эта мысль возникала у него в подпитии, душа его погружалась во мрак, в ней закипала злость, и он уже не раз постыдно срывался, потом его мучила совесть, а кое-кто этим пользовался — являлся к нему в кабинет с сомнительной бумажкой, начиная вспоминать, «как все было», и Сараев торопливо подписывал бумажку.

Но надо отдать должное, каждый раз, когда появлялась эта мысль о скучно текущей жизни, он отдаленно слышал внутренний протест — как не стыдно, ты живешь активной жизнью коммуниста, у тебя большая ответственная работа, у тебя в подчинении сотни людей. Да, да, все это так, но это еще не вся жизнь — снова подступала та мысль. А что дома? Дочери выросли. Когда росли, интересно было смотреть, как это происходило, хоть и видел он их от случая к случаю, график их жизни никогда не совпадал с его графиком. И все же, когда он их видел, дивясь тому, как быстро они взрослели, душа оттаивала и работа, та работа, что до звона в ушах, отходила на второй план. А теперь и дома стало скучно. У дочерей уже своя жизнь, кануло в Лету время, когда он приносил им по конфетке «Мишка на севере» и видел в их глазах само счастье. А теперь разве поможешь им быть счастливыми? Как-то старшая перед своим тридцатым днем рождения позвонила ему на работу, напомнила о дате, пригласила в гости, а потом шутя добавила: «Если собрался подарить мне „Жигули“, учти — мне нравится голубой цвет». И он тогда пошел к ней в гости, купив в «Детском мире» игрушечные «Жигули», но они были не голубого цвета… А позже вся эта история с «Жигулями» вспомнилась ему однажды горько и больно. Он и директор одного завода были гостями шведской автомобильной фирмы. Воскресенье они целиком провели дома у распорядительного директора одного из заводов фирмы. Его вилла стояла на берегу озера, на зеленом склоне. С утра они ловили рыбу на озере, потом поехали обедать в роскошный туристский отель. Когда вернулись домой, там было полно молодежи. Оказывается, молодежь собралась по случаю дня рождения одной из трех дочерей хозяина виллы. Апофеозом празднования ее дня были минуты, когда отец выехал на лужайку на снежно-белой малолитражке «фольксваген» и вручил дочери ключи от машины. Сколько было счастливого визга, крика…

Сараев не замечал, что он давно уже отвлекся от дела, и сейчас, взглянув на записку, решил, что закончит ее утром, на свежую голову. В этот момент дверь в его кабинет распахнулась и в ее проёме он увидел Кичигина — заместителя начальника отдела его управления.

— Сергей Антонович, вас же вахтеры запрут в министерстве. Нет ли у вас желания поехать со мной посмотреть канадский хоккей? Все равно всех дел не сделать! Поехали, Сергей Антонович!

— А что? — неожиданно для себя встрепенулся Сараев. — У вас машина есть?

— Возьмем разгонную, а оттуда — на такси. Ховайте скорее бумаги в железный ящик и спускайтесь вниз, я пока машину добуду.

Ах, какой молодец этот Кичигин, вытащил его сюда, в этот громадный, гулкий зал, до высоких краев заполненный пестрой публикой, в центре которого, казалось, излучал голубой свет прямоугольник зеркального льда. Среди публики, к большому его удивлению, оказалось немало знакомых, и все это был разный ответственный люд из самых разных сфер. И уже совсем его поразила встреча с Кутенковым, ставшим недавно заместителем министра одной важной отрасли промышленности. Их места на хоккее оказались рядом — надо же! Когда-то они вместе начинали на одном заводе и вместе потом продвигались вверх, занимая все более ответственные посты в промышленности. Сараев был уверен, что Кутенков поднимется высоко, уж больно он серьезный мужик, службой отрешенный от всего земного. И вот на тебе, Кутенков здесь, на хоккее!

— Вот кого я уж никак не ожидал тут увидеть! — воскликнул Сараев.

Кутенков, наклонясь к Сараеву, ответил негромко:

— Наш министр ни одной игры не пропускает, вот и я «заболел».

В антракте они спустились в вестибюль, и там, в густой толкотне, Кичигин поставил Сараева возле высокого столика, а сам исчез, чтобы вскоре появиться с двумя бутылками пива. Мало того — он вынул из заднего кармана плоский флакон, где у него был спирт… В общем, они неплохо тяпнули, и вторая часть игры смотрелась значительно живее, Сараев уже не вздрагивал от ошалелых криков болельщиков.

Погруженный в жаркую атмосферу азарта, в которой не умолкал рев публики и щелкали по льду клюшки, Сараев думал, что он зря лишал себя таких вот беспечных встрясок. Кроме всего прочего, здесь, на фоне спорта, и выпивка видится совсем иначе.

Во втором антракте они добавили, так что третья часть игры была уже чем-то вроде закуски и сама по себе интереса не представляла и значения не имела. Ему и в голову не могло прийти, что в этот вечер жулье начинало впрягать его в свои темные дела…

Странное дело — утром голова не болела, и Сараев за час покончил с той трудной запиской и отправил ее в машбюро на окончательную перепечатку уже на бланке.

Зашел Кичигин:

— Не ругаете меня, Сергей Антонович, за вчерашнее?

— За что же? Приобщили меня к спорту, за что же ругать?

— Все-таки канадцы порядочные хулиганы.

Они поговорили немного о вчерашней игре и условились, когда будет интересный матч, съездить еще.

— А если вернуться к нашим автомобилям, — вроде шутливо заговорил Кичигин, — то я позволил бы себе напомнить вам о вашем желании съездить на Каланковский завод. По-моему, там надо все посмотреть нам самим.