– Галиани?

– Здесь.

– Эйбернати?

– Здесь.

– Тэтнол?

– Здесь.

– Каммергард?

– Здесь.

– Уайтэкр?

– Здесь.

Я здесь, Уильям Блейк, я здесь, Джон Китс[54]. Я здесь, Сэмюэл Тейлор Колридж[55]. Я здесь, король Георг. Я здесь, генерал Веллингтон[56]. Я здесь, леди Гамильтон[57]. О, быть бы в Англии сейчас, когда Уайтэкр там![58]Я здесь, Лоренс Стерн[59]. Я здесь, принц Хэл[60]. Я здесь, Оскар Уайлд[61]. Здесь, с каской на голове и с противогазом через плечо, с продуктовой карточкой в солдатскую лавку, с прививкой от столбняка, тифа, паратифа и оспы. Я знаю, как вести себя в английских домах (продуктов мало, и от добавки следует отказываться); знаю, что надо остерегаться сифилитичных саксонских нимф с Пиккадилли. Я начистил свои медные пуговицы так, чтобы не ударить лицом в грязь перед английской армией. Я здесь, Пэдди Финьюкейн, сбитый над Ла-Маншем на своем «Спитфайре», я здесь, Монтгомери, я здесь, Эйзенхауэр, я здесь, Роммель, в полной готовности за своей пишущей машинкой, вооруженный копировальной бумагой. Я здесь, здесь, здесь, Англия. Я проделал путь от Вашингтона и семнадцатой призывной комиссии, через Майами и Пуэрто-Рико, Тринидад и Гвиану, Бразилию и остров Вознесенья. Я пересек океан, где по ночам, словно акулы в страшном сне, всплывают на поверхность подводные лодки и ведут огонь по самолетам, летящим без огней в кромешной тьме на высоте десяти тысяч футов. Здесь история, здесь мое прошлое, здесь, среди руин, где в полночь на затемненных улицах слышатся голоса американцев со Среднего Запада, зовущих такси. Здесь, сосед Уильям Блейк, здесь, американец, и да поможет нам бог!

– Разойдись!

Майкл вошел в дом и заправил свою койку. Потом он побрился, вымыл уборную, взял столовые принадлежности и, позвякивая котелком, медленно побрел по пробуждающимся серым лондонским улицам на завтрак в большой красный дом, где некогда жила семья какого-то пэра. Вверху был слышен равномерный гул тысячи моторов: «ланкастеры», возвращавшиеся из Берлина, пересекали Темзу. На завтрак дали овсяную кашу и омлет из яичного порошка с толстым куском недожаренного, плавающего в собственном жиру бекона. Почему, сидя за завтраком, думал Майкл, нельзя научить армейского повара сносно варить кофе? Как можно пить такую бурду?

– Летчики энской истребительной группы просят прислать комика и нескольких танцоров, – докладывал Майкл своему начальнику, капитану Минеи. Стены комнаты были увешаны фотографиями известных артистов, которые прошли через Лондон по линии объединения военно-зрелищных предприятий. – И требуют, чтобы мы не посылали больше пьяниц. В прошлом месяце у них был Джонни Саттер. Он оскорбил там какого-то летчика и был жестоко избит.

– Пошлите к ним Флэннера, – слабым голосом сказал Минеи. У него была астма, и к тому же он слишком много пил. От сочетания виски с лондонским климатом ему по утрам всегда было не по себе.

– У Флэннера дизентерия, и он отказывается выезжать из Дорчестера.

Минеи вздохнул.

– Ну, тогда пошлите эту аккордеонистку. Как ее фамилия, той, с голубыми волосами?

– Но ведь они просят комика.

– Скажите им, что у нас есть только аккордеонисты. – Минеи поднес к носу склянку с лекарством.

– Слушаюсь, сэр, – ответил Майкл. – Мисс Роберта Финч не может ехать в Шотландию. С ней приключился нервный припадок в Солсбери. Она все порывается раздеться донага в солдатской столовой и пытается покончить с собой.

– Пошлите в Шотландию ту певичку, – со вздохом оказал Минеи. – Подготовьте подробное донесение о Финч и отошлите его в штаб в Нью-Йорк, чтобы нас потом не обвиняли.

– Труппа Маклина сейчас находится в Ливерпульском порту, – продолжал Майкл, – но на их судно наложен карантин. Один из матросов заболел менингитом, и всем запрещено сходить на берег в течение десяти дней.

– Это просто невыносимо, – проворчал капитан Минеи.

– Получено секретное, донесение из энской тяжелой бомбардировочной группы. В прошлую субботу у них играл оркестр Лэрри Крозета. В воскресенье вечером они затеяли с летчиками игру в покер и выставили их на одиннадцать тысяч долларов. Полковник Коукер утверждает, что у них были крапленые карты. Он требует, чтобы они вернули деньги, а в противном случае грозит привлечь их к ответственности.

Минеи устало вздохнул и поднес склянку с лекарством к другой ноздре. До войны он содержал ночной клуб в Цинциннати, и теперь часто мечтал снова оказаться в Огайо среди комиков и танцоров.

– Сообщите полковнику Коукеру, что я расследую всю эту историю, – ответил он.

– Священник транспортно-десантного авиационного командования, – бесстрастно докладывал Майкл, – протестует против непристойностей в нашей программе «Ошибки молодости». Он говорит, что главный герой семь раз чертыхается, а инженю во втором акте обзывает одного из действующих лиц сукиным сыном.

Минеи удрученно покачал головой.

– Я же приказал этому олуху для представлений на этом театре военных действий выбросить из программы все непристойности, и он заверил меня, что все сделает. Ох, уж эти артисты, – простонал он. – Передайте священнику, что я с ним совершенно согласен и что все виновные будут наказаны.

– На сегодня пока все, капитан, – закончил Майкл.

Минеи вздохнул и сунул склянку в карман. Майкл направился к выходу.

– Одну минуточку, – остановил его Минеи.

Майкл повернулся к капитану. Минеи хмуро оглядел Майкла воспаленными глазами астматика. Нос у него был красный от насморка.

– Ей богу, Уайтэкр, – сказал Минеи, – у вас ужасный вид.