он был прав – все эти годы я готовил эту обвинительную речь, обновляя ее всякий раз, когда находил новые зацепки.

«Ты убил семью Хабиба. Трех его дочерей. Подставил Али, украв его нож. Убил троих полицейских. Ради чего? Месть? Честь? Яхь, как сказал Муртуз? Если и так, то ты мог убить только Хабиба за то, что он обругал, избил и унизил твоего сына. Если ты считаешь, что твой поступок равноценен его поступку, если ты считаешь, что этого от тебя требуют законы гор, то ты мог убить только его! И, может быть, кто-то и посчитал бы тебя истинным горцем, защищающим честь семьи, но нет – это история не про честь, даже если Муртуз так думал. Это про болезнь, про психику. Про желание одного конкретного психа убивать. Ты не горец, ты больной трус! Ебаный трус! Который шел из комнаты в комнату и убивал девочек! Не потому, что того требовали обычаи, а потому, что тебе нравилось их убивать! Потому что тебе нравится убивать беззащитных девочек! Тебе нравится смотреть, как они отчаянно отбиваются, но и ты, и они – вы все понимаете, чем это закончится! Что на десятом, двадцатом, на тридцатом ударе, как с Кумсият, она просто перестанет отбиваться, сдастся и ты утолишь свою жажду убийства. И твое возбуждение перерастет в удовлетворение. Потому что ты просто извращенец, и все. Да, я промахнулся, обвинив не того человека, да, я убил твоего сына, но и ты тоже в этом поучаствовал. Ты завернул нож в окровавленную одежду Карины и отдал его сыну как доказательство того, что его честь защищена, и этим самым подставил его окончательно».

Потом я положу перед ним тот самый нож с его инициалами, нож, который тоже отчасти привел нас к нему. Затем он набросится на меня со своим новым, не познавшим человеческой плоти ножом, а я нажму на курок, и произойдет то, что произойдет. Чем бы оно ни закончилось, рано или поздно с подачи Заура полиция придет сюда и найдет наши тела. Либо найдет кого-то из нас, попивающего чай, в то время как тело второго будет гнить где-нибудь под землей в радиусе километра. Кончина, которую мне несколько раз обещал Заур.

Таков был план все эти годы. Хороший план, прошедший проверку временем. Но вместо этого я сунул руку в карман куртки и вынул предмет, который мы оба хорошо знали, но, в отличие от него, я не остановился на последней записи Кумсият, а для интереса заглянул и в самый конец.

Открыв последнюю страницу дневника, я перевернул его и положил перед убийцей. Из-за него Кумсият так и не дописала дневник и потому не прочитала оставленное ей сообщение.

Ну, во-первых, клянемся, что не прочитали ни одной строчки в дневнике!:):):)

Кумси, ты и так знаешь, что мы тебя очень любим, но на всякий случай:

Мы тебя о-о-о-о-чень любим!

Это пишу я – Ася, а Карина мне тут мешает. Она думает, что подсказывает, что мне писать, но на самом деле мешает!:-P

Извиничтоятрачутакмногоместавтвоемдневнике, но ты же знаешь, как я люблю писать все предложения с красной строки! Обещаючтоисправлюююсь!

В общем, наш злодейский план таков: дневник у тебя толстый, и, несмотря на то что ты пишешь в него часто (мы все видим, как ты смотришь на нас по-злому, а потом начинаешь что-то там строчить), ты доберешься до конца через 119 записей (я посчитала). Думаю, это примерно через полгода.

Когда ты его допишешь и увидишь эту запись, будет, наверное, июль, и я знаю, что в это время Карина уже будет замужем, а я по нашим планам должна была быть с тобой до конца августа, но планы изменились. Скорее всего, где-то в июне, через неделю после свадьбы Карины, я улечу. (Карина просит называть свадьбу не свадьбой, а бракосочетанием, потому что так красивее, но с ней уже нет смысла ничего обсуждать. Влюбленный волк уже не волк!:-D)

Кумси, я просто хочу извиниться, и Карина тоже, потому что мы обе уезжаем почти в одно время. И мы знаем, что это выглядит так, как будто мы тебя бросаем одну, и на самом деле ты имеешь полное право так считать. Я бы так считала, но ты лучше, чем я. Да и вообще, чем мы все, вместе взятые.

Ты права. Поэтому извини нас. Мы тебя очень любим, сестренка

Это звучит так очевидно и тупо, но жизнь на самом деле такая. Ты не помнишь, потому что была совсем маленькой, но мама говорила: «Однажды мои птички улетят из гнездышка». Так получилось, что она улетела первой. Ты это поймешь, когда станешь чуть-чуть старше. Всего пару лет, ты просто дождись, и однажды ты сама полетишь (если не влюбишься, как некоторые Карины, которые уже плачут в подушку, и из-за них я тоже начинаю плакать).

Просто знай, что это нормально – то, что ты злишься на нас. Это ничего, и мы заранее тебя прощаем. Главное, помни, что и тебя, и нас всех ждет интересное будущее, и если у нас с Кариной оно будет обычное, то мы все понимаем (и даже дада, он мне говорил), что ты особенная. Ты самая лучшая, самая умная и иногда самая злобная (это написала Карина, если что).

Кумси, не скучай по нам сильно! Обещаю, что мы будем видеться так часто, как только возможно.

Хотеланаписатькороткоекрасивоеписьмоаполучилоськаквсегдааа!

Сестренка, звони, пиши в любой момент!

С бесконечной любовью, Асият и Карина

Его глаза медленно шли по строчкам, затем остановились. Он некоторое время смотрел в самый конец текста, потом закрыл дневник, перевернул, подвинул обратно и опять посмотрел мне в глаза.

Не знаю, на что я рассчитывал. Может быть, надеялся пробудить в нем совесть, может, хотел, чтобы он злобно оскалился, и тогда мне хватило бы ненависти, чтобы нажать на курок. Но все, что я получил в ответ, – это были серые, мертвые и, я бы даже сказал, холодные глаза. Он не собирался как-то объясняться или оправдываться. Он будто смотрел сквозь меня. Будто пытался сказать: «Что дальше?