был какой-то необычный. Ни с кем не разговаривал. Он сразу попался мне на глаза, потому что я в основном всех знаю, а его не знал, но он и раньше тоже приходил. Один раз в два-три года. Он всегда стоял в каком-нибудь кружке, улыбался, хихикал, но молчал. Строил из себя дурачка. Как будто все время не к месту, и другим тоже было из-за него неудобно. Я его запомнил и в этот раз иногда посматривал за ним. Он подходил к разным столам. Стоял в компаниях, но ни с кем не разговаривал. Как обычно. Иногда улыбался, и все. Кушал тоже со всеми, но с краю. Пил. Знаешь… блядь, как объяснить. Он как будто пытался быть в компании, когда все смеются, тоже смеялся. Как сказать… Там постоял, тут постоял и потом к нам тоже подошел. Я думаю: хули, надо узнать вообще, из наших он или что. Говорю: салам, кто, откуда? А он руками жесты показывает, что говорить не может. Немой, ну… Ладно, думаю. У нас есть без ног, рук, слепые, глухие.

– Тамерлан?.. – задал вопрос Анвар.

– Эминов, – подсказал Заур. – Знаешь такого? Тамерлан Эминов.

– Нет, – помотал головой Сиражудин. – Вот что еще. Это же я делал фотографию общую и спецом следил за ним, что он сделает. Все уже выстроились, а он стоял сбоку. Не подходил вначале.

– Как будто сомневался? – спросил я.

– Не как будто! Он в последний момент решил встать со всеми. Нам уже неудобно стало. Никто его имени не знает, сам тоже не идет. Уже подозвали его. Смотри, даже на фото чуть-чуть подальше стоит. Как будто светиться лишний раз не хочет. Хотя остальные даже как-то обнимаются, улыбаются.

– Еще есть фотографии с ним?

– Нет, искал. Только на этих двух.

– Мы можем взять? – спросил я.

– Берите. Есть копии.

Следующие полчаса мы пытались все вместе придумать, как узнать о нем что-то еще. В конце концов Анвар сказал, что поищет информацию по своим каналам, и на этом наш разговор закончился.

Запись 29

Сегодня гуляли по селу с Кариной и увидели того парня, который приходил уже два раза ночью. Я попыталась как-то завести о нем разговор, не про то, что знаю, что он приходит по ночам. Она сказала, что его зовут Гасан и они учились в одном классе, когда мама еще была жива и мы жили тут. Он проучился всего полгода, а потом ушел, потому что не справлялся с учебой. Они дружили и вместе ходили домой. Карине его жалко. Говорит, что они столкнулись недавно и поболтали. И еще говорит, что он хороший, добрый парень. Я не стала говорить про ночь. Наверное, в этом нет ничего плохого, но если папа узнает, то это может очень плохо закончиться. Подожду еще несколько дней и, может быть, предупрежу ее.

А еще у нас пошел снег. Наконец-то.

Вечером наконец в Махачкале выпал снег. Анвар передал нам, что узнал кое-что и скоро перезвонит. Мы решили вместе дождаться его звонка, чтобы сразу обсудить, как действовать дальше.

Я пил кофе, сидя на скамейке, и наблюдал удивительную картину: мой сын вместе со своим новым другом (бывшим следователем, уволенным с позором и лишенным всех почестей и званий) обстреливали друг друга снежками. Я подумал, что из Заура получился бы хороший дедушка и, вполне возможно, он им был, но вряд ли его внуки знали о его существовании. Я никогда у него об этом не спрашивал, да и он не распространялся о своей семье. «Ушла», – коротко прокомментировал он решение жены, когда мы как-то коснулись этой темы. О дочери, которой сейчас было, наверное, около тридцати, мы говорили лишь раз, в тот вечер, когда Хамзат сбросил с горы ни в чем не повинного человека. А теперь мой сын принимал зауровскую капитуляцию. Еще через десять минут они вернулись с мороженым.

– Зимой мороженое ребенку? Ты гениальный человек, – прокомментировал я решение напарника.

– Заболеет – свали на меня, – ответил Заур, усаживаясь рядом.

Булат нашел себе новых друзей, и войнушка продолжилась.

– Вчера ночью я посмотрел дело Кумсият, – сознался я. – Детали смерти.

– Ты еще не видел?

– Нет.

– И? – спросил Заур, как будто это нуждалось в каких-то комментариях.

– И? И не спал всю ночь. Она спряталась под кроватью. Он достал ее оттуда, если судить по царапинам и частичкам ногтей на ламинате. Либо она, не зная, что делать, как маленький напуганный ребенок, залезла под оделяло, либо он сам ее укрыл и начал бить. Судя по ранам, он никуда не целился. Он просто бил, а она, пока была жива, пыталась отбиваться, уворачиваться, сопротивляться. Тридцать три ножевых ранения. По всему телу. Она очень хотела жить. Что еще сказать? Ты сам видел отчет?

– Я писал его, – спокойно сказал Заур.

– Ебаный больной сукин сын, что еще тут добавить? – спросил я, а затем вытер слезы. Ком боли разрывал мою грудь изнутри.

– Ничего, – ответил Заур. Зазвонил его телефон. – Это Анвар.

– Дада, дада! Идем, мы делаем снеговика! – кричал мой радостный сын.

– Через пару минут, ты иди, иди играй, – отогнал я его, пряча влажные глаза.

– Да? – ответил Заур, поставив на громкую.

– Это Анвар. То, что я сейчас скажу, – это между нами. В этом замешан один большой чиновник, генерал-майор. Как вы попросили меня, так и я прошу вас сохранить все в тайне. Знают только пара человек.

– Да, конечно, – ответил Заур.

– Ваш Эминов Тамерлан Магомедович во время захвата одной из деревень зашел в школу. Обычную сельскую школу на пять классов. Точнее, в школу забежал боевик, его застрелили, и Эминов пошел проверить ситуацию внутри. Через пару минут из школы выбежали дети с криками. Наши зашли в один из классов и увидели, что Эминов зарезал учительницу и еще двоих детей. Объяснил это тем, что у них было оружие, но там ничего не нашли. Почему он напал с ножом, а не воспользовался огнестрельным, он тоже объяснить не смог. Бормотал что-то, как псих. Он и раньше, говорят, одиночкой был. Вообще он начал службу с охраны военного