– Не знаю, – тихо ответил Курт. – В последние дни я несколько пересмотрел свои понятия о жестокости… А герцог фон Аусхазен? – в голосе была злость – несдерживаемая, явная. – Чем ценен для вас он?

– Деньги, – коротко отозвался шепот.

– И все? Более ничем?

– Деньги, связи. Это немало.

– Стало быть, вы не позволите мне убить его, я верно вас понял? Потому вы и запретили Маргарет это сделать?

– Я ничего не запрещал. Она сама понимает, как важно все то, что он может нам дать; и пока сама она не заняла его место, пока все, чем владеет он, не досталось ей, его надо сохранять. В этом – ее выбор; я ничего никому не запрещаю. Каждый волен поступать так, как сам сочтет нужным.

Курт качнул головой, невесело усмехнувшись:

– Выходит, каждый из них может творить, что угодно, включая убийства, и никто ему слова не скажет? Чем же тогда вы лучше, чем Конгрегация?

– Я не говорил, что я лучше, юноша; я просто другой. А чем мы различаемся, я могу вам ответить. Я даю им свободу. Свободу познавать то, к чему у них лежит душа. Свободу жить, как хотят они сами. Свободу решать, свершать собственные поступки, а не следовать указаниям. И – отвечать за них; иначе было бы, согласитесь, несправедливо.

– Отвечать… перед вами?

– Нет. Перед судьбой. Каждое деяние, совершенное человеком, несет свой отпечаток в мир, оставляет след в его душе, сути, в его судьбе, из каждого поступка вытекают определенные последствия, а вот с ними человеку и приходится разбираться.

– Пусть так, – тряхнул головой Курт, – пусть. Но я вернусь к прежнему вопросу: к чему вам я? У меня, как вы сказали, нет способностей, ни связей, ни денег. Почему я здесь?

– Ведь вы сами знаете ответ, – отозвался гулкий шепот. – Знаете, я вижу.

– Из-за Маргарет?.. – предположил Курт нерешительно. – И только лишь?

– Вы ценны для нее. Она ценна для меня. Маргарет – способная девочка; и несмотря на то, что ее последняя выходка едва не стоила ей жизни, достойна того, чтобы сделать для нее маленькую поблажку.

Курт горько усмехнулся:

– Я – маленькая поблажка…

– Согласитесь, – шуршаще рассмеялся собеседник, – было бы странно, если бы для меня вы значили то же, что для нее. Да, вы для меня – прихоть Маргарет, которой я могу себе позволить потакать. Мне нужно, чтобы она была сильна, в безопасности и – счастлива. Сильной она станет в скором будущем, ее безопасность обеспечена (и благодаря вам в том числе), а счастлива она с вами, юноша, посему – пусть делает, что ей вздумается.

– Ваши последние слова означают, что проверку я прошел?

– Да, – просто ответил тот. – Сейчас я уже думаю, что разговор с вами был начат неверно: отвечая на ваши вопросы, я узнал о вас и почувствовал в вас больше, нежели задавая их… Сейчас, майстер инквизитор, вы протянете руку влево, где нащупаете такой же пузырек с настоем, какой выпили перед появлением здесь; пробудитесь вы уже в нежных объятиях своей возлюбленной.

– И это все? – уточнил Курт недоверчиво, сжав бутылочку в кулаке. – Вы не станете от меня ничего требовать, никаких клятв, никаких просьб, никаких предупреждений «быть готовым в любой момент оказать вам содействие»?

– Это манера Конгрегации, – с усмешкой возразил собеседник. – Вы что же, не можете поверить, что все это лишь потому, что вас любит такая женщина?

– Не привык, – откликнулся Курт хмуро. – Подозрительно.

– Ну, хорошо, – в шепоте прозвучала улыбка. – Если вам от этого станет легче, я скажу, чтобы вы были готовы в любой момент оказать содействие. Вы, в конце концов, инквизитор, верно? То, что вы всего лишь в четвертом ранге, ничего не значит. Вам всего двадцать два, вы лишь год на службе, у вас все впереди. Как вы это назвали… «свой человек в Конгрегации»… Быть может, лет через десять, когда вы подниметесь, я попрошу у вас помощи. Теперь вам спокойнее?

– Пожалуй, – пробормотал Курт себе под нос и, чуть помедлив, так же, как уже делал это сегодня, одним махом, опорожнил бутылочку со снадобьем.

* * *

В объятиях возлюбленной он не пробудился – та сидела в отдалении, на приземистом стульчике, глядя на него с ожиданием и точно бы какой-то опаской; Курт приподнялся на локте, разгоняя марево в мыслях, но вопрос «в чем дело» застыл у него на губах, не озвучившись. Перехватив взгляд человека, стоящего позади Маргарет, он рывком сел, гневно осведомившись:

– А что он здесь делает?

Маргарет даже не обратила головы в сторону герцога фон Аусхазена, глядящего на него с любопытством и неприязненностью.

– Не смотри на меня так, – проронила она тихо. – Я ни в чем не виновата, он пришел сам.

– А ты впустила.

– Впустила прислуга; я ведь не могу отдать им распоряжение захлопывать перед ним дверь.

– Судя по вашей милой беседе, – вмешался герцог с кривой ухмылкой, – ты была при разговоре с майстером инквизитором чистосердечна, и даже свыше меры.

– Что он здесь делает? – повторил Курт, прислушиваясь к себе и силясь понять, в состоянии ли он сейчас подняться на ноги.

– Вопрос неуместный, майстер инквизитор, – вновь заговорил герцог, приблизясь. – Это мог бы спросить я. Что здесь делаете вы, сторонний для нашей семьи человек; если кто и имеет право пребывать в доме нашей милой Гретхен, так это я.

– Не смей меня так называть! – по-прежнему не глядя в его сторону, потребовала Маргарет; Курт опасливо встал, стараясь все еще не совершать резких движений.

– Семья? – переспросил он презрительно. – Позвольте осведомиться, господин герцог, а вы имеете хотя бы приближенное представление о том, что это такое?

– А вы, майстер инквизитор? – отозвался тот.

– Объяснитесь, – потребовал Курт жестко, и фон Аусхазен с готовностью кивнул, подступив ближе:

– С превеликим удовольствием, господин висельник. Что такое, Гретхен? – усмехнулся герцог, когда Маргарет непонимающе нахмурилась. – Он не рассказывал тебе этого?.. Как это нечестно, господин дознаватель, как это несправедливо: выжать из моей бедной девочки все, при этом умолчав о собственной грешной жизни!

– Прекрати петлять и говори прямо! – потребовала она; фон Аусхазен расплылся в улыбке:

– Как пожелаешь, Гретхен. Я скажу прямо. У тебя просто ingenium unicum[171]избирать в свои почитатели личностей из не самых пристойных слоев нашего общества, однако же теперь ты опустилась уж сверх меры вниз. Твой возлюбленный господин дознаватель, служитель Конгрегации, майстер инквизитор, в недавнем прошлом – уличный оборвыш, грабитель, приговоренный к смерти магистратским судом. До того, как оказаться в каменных комнатах Друденхауса, он провел немало времени с крысами и вшами в заброшенных подвалах Кёльна среди прочих, ему подобных. Советую сжечь матрас и простыни, Гретхен.