Александр, Екатерина держала их на почтительном расстоянии от власти. Однако английская и французская пресса того времени обвиняла императрицу в разврате, чтобы очернить ее репутацию – подобная тактика в эпоху Просвещения применялась также против Марии-Антуанетты и Фридриха Великого. Российские современники выражали недовольство тем, что фавориты лишают остальных доступа к императрице, но «сексуальный» дискурс начал складываться лишь к концу ее царствования, опять же под влиянием французских сочинений эротического характера. Будущий баснописец Иван Крылов, который в 1789–1793 годах являлся редактором трех сатирико-публицистических журналов, закрытых один за другим, никак не мог оправиться после их запрета и в 1792–1793 годах опубликовал аллегорические рассказы и стихотворения с двойным смыслом, понятным каждому, кто был знаком с французской порнографической литературой; эти произведения были прямо направлены против стареющей Екатерины. Михаил Щербатов в это же время нападал на екатерининский двор за его распущенность, но не прибегал к открыто сексуальным терминам. Порнографические сочинения, в которых Романовы обличались за незаконный приход к власти и разврат, имели некоторую популярность среди людей, недовольных властями, в начале XIX века, но они, как и порнографические изображения, не получили широкого хождения в России. Официальная историография и общественное мнение были склонны превозносить Екатерину за ее достижения, просвещенческую культуру и преданность России. Этот образ культивировался и ее внуком Александром I. Памятник Екатерине в Петербурге можно рассматривать как прославление ее роли в русской культуре: императрицу окружают писатели, поэты, дипломаты и государственные деятели, выдвинувшиеся на первый план в течение ее блестящего царствования.

Вернемся к имперскому воображаемому: российские монархи XVIII века не изменили его, а лишь актуализировали. Московские политические практики соединились с претензиями на абсолютную власть и отсылками к просвещенческим методам легитимизации власти; продолжалась «политика различий» применительно к подданным империи, монарх в данном случае играл лишь роль верховного судьи. Как и их предшественники в московский период, правители эпохи Просвещения проявляли щедрость в отношении дворян и простонародья, давая земли, крепостных, почести, подарки, милостыню и прощение. Православие подверглось реформам, но осталось государственной религией. Власти оказывали противодействие попыткам некоторых дворян (самая известная относится к 1730 году) узаконить совещание со знатью путем создания закрепленного законом особого органа, но при этом правили, опираясь на содействие тех или иных партий внутри дворянства, история которых восходила еще к московскому периоду. В целом Петр и его преемники оставались самодержцами внутри патримониальной системы и обновили имперское воображаемое, насытив его заимствованными из Европы целями и символами, дабы оправдать интенсивное государственное строительство, которого требовала геополитическая ситуация России в XVIII веке и стоявшие перед страной задачи.

ЛЕГИТИМИЗАЦИЯ ПРЕСТОЛОНАСЛЕДИЯ

Контроль над соперниками по престолонаследию был в XVIII веке так же важен, как и в московский период, но осуществлялся теперь совершенно по-другому. Теоретически престол передавался лицу, назначенному монархом, а не в порядке наследования, что усложняло дело; смерть потомков Петра мужского пола привела к последовательному воцарению нескольких незамужних императриц, у которых также не было прямых наследников мужского пола. Поэтому смена монархов происходила довольно бурно, что, в свою очередь, породило невиданное ранее явление – сочинения, оправдывающие престолонаследие по выбору монарха. Так в России впервые появилась политическая теория. Положение выправлялось благодаря долголетию правителей: на царствование всего трех из них пришлось 65 лет из 75, прошедших от кончины Петра I до начала XIX века.

После острого конфликта со своим сыном Алексеем – закончившегося смертью последнего в заключении (1718) – Петр I провозгласил (1722), что отныне монарх будет передавать престол по своему усмотрению, невзирая на права первородства и на пол. Впервые в русской истории принцип наследования престола был сформулирован в письменном виде. В то время Петр надеялся возвести на трон своего сына, тоже Петра (р. 1719), но тот скончался в 1723 году. У Петра остались лишь две дочери: Анна (р. 1708), позже вышедшая замуж за герцога Гольштейн-Готторпского (1725), и Елизавета, так и оставшаяся незамужней (р. 1709). Обе родились до заключения Петром официального брака с их матерью – его второй супругой и будущей императрицей Екатериной I, поэтому некоторые смотрели на них с сомнением. Как показывает Гэри Маркер, Петр заботился об укреплении легитимности Екатерины, распространяя культ Святой Екатерины, чтобы его жена ассоциировалась с благочестивой святой. После смерти сына Петр короновал ее как императрицу (1724), но не стал назначать своей наследницей. Тем не менее, в 1725 году она взошла на трон, приведя к власти партию Меншикова и продемонстрировав, что русская политическая культура не содержала ни юридических препятствий, ни глубинного неприятия, которые могли бы не допустить занятия престола женщиной.

Почва для такой терпимости была подготовлена еще в московский период, когда женщины почитались как заступницы государства: их молитвы были так же необходимы для сохранения порядка в стране, как политическое лидерство царя. Представительницы правящих династий несколько раз достигали высшей власти. Как указывает Изольда Тире, они реально управляли страной в нескольких случаях. Ирина Годунова издавала документы и председательствовала на официальных приемах при жизни супруга (1584–1598), Мария Милославская фактически правила Москвой во время вспышки чумы (1654–1655), Елена Глинская и Софья Алексеевна являлись регентшами (1533–1538 и 1682–1689 соответственно). Даже при жизни своих мужей царские жены распоряжались принадлежавшими им землями и людьми, примиряли различные придворные партии, играли роль посредников. Семилетнее правление Софьи Алексеевны стало особенно наглядным уроком для Петра I, который, будучи подростком, опасливо наблюдал за ее шагами к собственной коронации (которую удалось предотвратить). Софья дважды поднимала против Петра стрельцов, во второй раз – из монастыря, куда ее сослал брат. Петр относился к сводной сестре со страхом и уважением и не сомневался, что женщина может быть успешным и даже безжалостным правителем.

Екатерина I взошла на престол в 1725 году как супруга Петра; считалось, что ее поддерживают знать и народ. По этому случаю появилась роскошная гравюра, изображавшая ее окруженной всеми предыдущими российскими монархами, был написан коронационный портрет (жанр, ставший обязательным для последующих императоров) и вышел манифест, призванный свидетельствовать о широкой поддержке новой правительницы. Кроме того, были разосланы 22 тысячи экземпляров «Правды воли монаршей» Феофана Прокоповича – защищавшей выбор наследника действующим монархом – для чтения вслух во время принятия присяги населением. Однако после смерти Екатерины и на протяжении всего оставшегося XVIII века придворные партии боролись, чтобы возвести на трон угодного им кандидата – это повлекло за собой несколько переворотов. Как указывает Джон Ледонн, борьба партий стала продолжением соперничества Милославских и Нарышкиных, хотя ведущую роль к тому времени играли уже другие семейства – типичное последствие круговорота элит. Партии находили различные обоснования для своего выбора: родственные связи с Петром Великим