Питер разрезал его живот, вывалив наружу кишки и перепачкавшись темной кровью мужчины. Сам ужаснувшись тому, что делает, он вогнал нож в глаза человека: сначала в один, потом во второй. Но к тому времени мужчина был уже мертв.

Какое–то время Питер просто лежал, заново прокручивая в голове случившееся. Сохранившаяся эрекция напомнила о том, как он в одно мгновение впал из одной крайности в другую. Попытался встать, но у него дрожали колени, а вокруг собрались люди. Все сэссаги.

Скадаи подал ему руку и рывком поднял на ноги с казавшейся угрожающей решимостью. Подошел Ога Кван и успокаивающе дотронулся до него.

— Открой рот, — приказал он.

Питер открыл, и Скадаи засунул в него перепачканный кровью палец и начал что–то говорить.

Ота Кван крепко сжал его руку.

— Это важно. Слушай. Скадаи говорит: «Прими своего врага, Грунтага, в свое тело». — Ота Кван снова сдавил его руку. — Скадаи говорит: «Теперь ты и Грунтаг — единое целое. То, чем ты был, есть он. То, чем был он, есть ты».

От медного привкуса теплой крови во рту Питеру хотелось блевать.

— А теперь добавлю от себя: не бери в привычку убивать сэссагов.

— Он напал на меня! — воскликнул Питер.

— Ты трахался с его женщиной, которая с твоей помощью хотела избавиться от низкого по статусу мужчины. Она избежала позора выгонять его со своих одеял, подстроив так, чтобы ты убил его. Понял?

Ота Кван повернулся к группе разукрашенных людей и что–то сказал, а они все разразились громким хохотом. Питер сплюнул.

— Что такого смешного? — спросил юноша.

Собеседник помотал головой.

— Наши шуточки. Думаю, твоими они станут позже, не сейчас.

— Поясни.

— Они спросили, насколько ты был хорош. Я ответил, что ты не уверен, что вошло более плавно, член или нож. — Светло–голубые глаза Ота Квана сверкали, он веселился. — Теперь ты — мужчина и сэссаг. Но убийство собственных соплеменников не должно входить в привычку, теперь ты лучше должен понимать, что значит быть Диким.

— Это значит, что здесь каждый сам за себя.

Он снова сплюнул. Его учили убивать всю его недолгую жизнь, и первая неудачная попытка убить другого человека привела к тому, что он стал рабом. А сегодняшний неожиданный успех больше походил на очередное унижение, чем на победу. Он весь был заляпан кровью и кое–чем похуже, и все же эти люди поздравляли его.

— Здесь нет никаких законов.

Ота Кван отрицательно помотал головой.

— Не говори глупости. Здесь много законов, но самый главный из них: сильнейший остается сильнейшим. А еще из любого существа, слабого или сильного, выходит неплохой обед. — Он захохотал. — При королевском дворе почти точно так же. Только здесь все честно и справедливо, по крайней мере никто не лжет. Скадаи быстрее и смертоноснее, чем я когда–либо стану. Я никогда не брошу ему вызов. Но кто–то другой, будь то мужчина или женщина, может, и тогда матроны назовут вид испытания, и бросивший вызов встретится со Скадаи лицом к лицу. Или просто нападет на него, но такого рода победа не всегда приводит к тому, что убийца получает власть и престиж, которых ищет. Я понятно изъясняюсь?

— Более чем, — ответил Питер. — Я хочу помыться.

Он хотел избавиться от этого чуждого ему человека, его краски и его ауры жестокости.

— Я рассказываю тебе это, потому что теперь другие воины видят в тебе мужчину и могут бросить тебе вызов. Или просто убить. До сегодняшнего дня ты находился под моей защитой.

— Зачем им меня убивать?

Ота Кван пожал плечами.

— Чтобы увеличить число людей, которых они убили. Или заявить права на Сенеграл, твою женщину. — Он засмеялся. — Грунтаг умер быстро, потому что думал, ты — раб. Он так и не стал настоящим мужчиной, но все же был воином, а его тупость отпугивала людей. Но тебя они не боятся, хотя то, как ты выпотрошил его и вырезал глаза, может кое–кого и напугать. При этом многие хотят Сенеграл, а она не любит говорить «нет».

Питер направился к ручью и погрузился в небольшую запруду, где люди мыли чашки. Он не обращал внимания ни на холодные острые камни, ни на пиявок, ни на слой набухшего в воде зерна, оставшегося после мытья сотни деревянных мисок. Он хотел лишь отмыть руки, живот и пах от липкой крови и желудочно–кишечного содержимого.

Все еще находясь в воде, он спросил:

— Может, мне просто ее убить?

Ота Кван захохотал.

— Прекрасное решение, вот только ее братья и сестры, как пить дать, тебя после этого прикончат.

Холодная вода отрезвила ум и порядком застудила тело. Но он все же нырнул и поплыл к берегу. Выбраться оказалось нелегко: ногам было больно, когда он пытался удержать равновесие на острых камнях.

— Что же мне делать?

— Раскрасься! — ответил Ота Кван. — Как воин на боевом задании. II тогда тебе ничто не будет угрожать. Если только ты сам не бросишь вызов кому–то, конечно. Но люди не так быстры, как другие животные, не так смертоносны, у нас нет когтей и не такие длинные руки и ноги. Но когда нас много, мы — самые опасные животные в землях Диких, а когда мы красим свои тела, мы — стая. Понимаешь?

Питер качнул головой.

— Нет, но я раскрашусь. И тогда мне придется воевать против людей, которых я не знаю, чтобы дома было немного мира и покоя. — Он рассмеялся. И смех его был странным, диковатым и немного сумасшедшим. — Правда, они сделали меня рабом, так что теперь ответят за это.

Ота Кван кивнул.

— Как только я тебя увидел, сразу понял, что ты станешь одним из нас. Не презирай нас, мы делаем то же самое, что и другие люди, просто не называем это красивыми словами. Сейчас мы воюем на стороне Шипа, но для того, чтобы все остальные убийцы и все остальные хищники увидели нашу силу и оставили нас в покое. Чтобы боялись нас. И тогда мы сможем вернуться домой и выращивать тыкву. Не все же время воевать.

Питер вздохнул.

— Надеюсь, нет.

Ота Кван издал какой–то непонятный звук, а потом сказал:

— Думаю, тебе нужно раскраситься поскорее и получить имя. Но назвать тебя я позволю кому–то другому.

Он подал Питеру руку, помогая выбраться из ручья, и проводил его к костру, где принялся снимать целую кучу пиявок, облепивших тело бывшего повара. В любой другой день пиявки привели бы его в ужас, но сегодня Питер едва взглянул на них. Более взрослый мужчина уважительно что–то пробурчал.

Ота Кван начал говорить. Все мужчины и несколько женщин подошли ближе, внимательно выслушали его, затем сходили к своим свернутым одеялам и вернулись с красивыми круглыми коробочками — некоторые из глины и дерева, украшенные потрясающими узорами из разноцветных волос или игл дикобраза, а некоторые даже из золота или серебра. В каждой маленькой коробочке оказалась краска — красная, черная, белая, желтая или синяя.