«Мастер Шардлейк, – писал он, – жаль беспокоить вас, однако у меня побывал старый мастер Харриданс. Он обнаружил нечто ужасное, касающееся того дела, о котором мы говорили. Пожалуйста, мы просим вас приехать и помочь нам. Мы в жестоком страхе и не знаем, что делать».

Я передал записку Бараку. Прочитав, он вернул мне бумагу и жестко посмотрел на меня:

– Это еще что за чертовщина? О чем он пишет?

– Не знаю. – Я принялся ходить по комнате. – Должно быть, нечто серьезное. Я могу завтра же поехать туда и вернуться на следующий день, в среду… Коронер к этому времени еще не приедет.

– Признайся, а ты ведь рад тому, что завтра нам не надо ехать домой? – негромко спросил мой помощник.

– Это нечестно – так говорить! – ответил я с жаром, потому что слова его угодили в цель. – Мы уехали бы, если бы не гибель Абигайль. Откуда мне было знать, что это случится? Не можешь ведь ты думать, что я радуюсь смерти этой бедной женщины! Хотя, впрочем, расследование обстоятельств убийства способно поведать о том, что здесь происходит.

– Ну, хорошо. Но какой-то частью себя ты все-таки рад, так ведь?

– У нас есть шанс разом разрешить оба дела…

– Ты забываешь о том, что в восьми милях отсюда в любой день может состояться сражение. И если мы проиграем, французские солдаты придут сюда по дороге. Прекрасный дом, есть что грабить!

– Есть такая возможность, да. Однако, – я посмотрел на Джека, – завтра мне надо ехать в Рольфсвуд.

– Ну, вот что, я еду с тобой, – ответил Барак не допускающим возражения тоном. – Я не останусь в одиночестве в этом сумасшедшем доме.

Постучав в дверь кабинета Хоббея-старшего, я услышал негромкое:

– Войдите.

Хозяин дома сидел за столом, наблюдая за тем, как струится песок в колбах песочных часов. Ощутив некоторое сочувствие к нему, я вдруг понял, что впервые оказываюсь наедине с этим человеком. Он казался разбитым… Еще бы: за последние два дня был разоблачен секрет его сына и погибла жена.

– Итак, мастер Шардлейк, – спросил Николас со вздохом, – объехали ли вы лес с мастером Приддисом?

– Объехали.

Хоббей взмахнул рукой:

– Наверное, будет лучше, если вы обсудите результаты вашей поездки с Винсентом. В данный момент я ни на чем не могу сосредоточиться.

– Вполне понимаю. Сэр, могу ли я выразить вам свои соболезнования по поводу смерти вашей несчастной жены? Да упокоит Господь ее душу!

Посмотрев на стол, мой собеседник проговорил голосом, сделавшимся вдруг полным чувства:

– Никто не любил бедную Абигайль! Я это знаю. Но видели бы они ее молодой, такой, какой она была, когда я женился на ней… такой хорошенькой и веселой. Если бы она не вышла за меня замуж…

Он умолк.

– А как себя чувствуют мальчики? – спросил я, подумав, что в нормальной семье Хью и Дэвид находились бы рядом с Николасом, и все они утешали бы друг друга.

– Сын занят своим горем, с ним рядом Фальстоу. A Хью… – Мастер Хоббей вздохнул. – Хью обретается где-то в доме. Кстати, сэр Люк организовывает поиски в лесу. Ему помогают деревенские – их весьма смущает перспектива разгуливающего по лесу безумца. Сэр Люк предложил, чтобы никто из нас не выходил за ограду садов.

– А Эттиса уже привели и допросили?

– Да. Он ненавидит нашу семью. – Николас нахмурился. – Винсент говорит, что, если в лесу не обнаружат следов чужака, подозрение неминуемо падет на него. И это, конечно, правильно.

Он сделался еще более угрюм. Я подумал: теперь здесь всем правит Дирик… Дирик на пару с Фальстоу.

– Что ж, – ответил я спокойным тоном, – это будет решать коронер по прибытии сюда. Но я пришел к вам, мастер Хоббей, чтобы сообщить о том, что вестник доставил мне письмо из той сассекской деревни, в которой у меня есть другое дело. Я намереваюсь завтра отправиться туда, а на следующий день вернуться сюда для встречи с коронером. Мне известно, что он должен допросить нас с Бараком как первых, кто обнаружил несчастье.

– Очень хорошо, – ответил мой собеседник без всякого интереса.

Я помедлил, понимая, что мои следующие слова должны быть произнесены в присутствии Дирика. Однако я не мог не задать этот вопрос:

– На прошлой неделе, сэр, я случайно подслушал часть вашего разговора с женой, происходившего в ее комнате. Она сказала, что возражает против проведения охоты, так как не считает ее безопасной.

Какое-то мгновение Хоббей молчал, а потом проговорил, не поднимая головы, неторопливо и четко выговаривая слова:

– Моя жена стала бояться всех и каждого, мастер Шардлейк. Я уже говорил вам, что она была не совсем в себе. Ей начало уже казаться, что никто и ничто не сулит нам безопасности.

Взяв в руки песочные часы, он посмотрел на сыплющуюся струйку песка, после чего перевел взгляд на меня и со странным выражением на узком лице неторопливо добавил:

– Вся моя жизнь, все, что я пытался построить, все, что я любил… все убегает, подобно струйке песка в этой склянке. Верите ли вы в судьбу, мастер Шардлейк, в неотвратимую Немезиду?

– Нет, сэр. Я не знаю, каким образом Бог наводит порядок в мире, но думаю, что не таким.

– Все началось с вашего появления здесь. – Голос Николаса оставался тихим, и его интонация странным образом была полна мягкого любопытства. – Это несчастное дело… Едва ли у Дэвида случился бы приступ, если бы не оно. Вы подбиваете моих арендаторов к возмущению: не отрицайте, у меня в деревне свои соглядатаи. A теперь еще погибла моя жена. Так что хотелось бы понять: не вы ли моя Немезида?

– Я не хочу быть чьей-либо Немезидой, мастер Хоббей.

– Не хотите? Не знаю, – продолжил хозяин все тем же спокойным голосом, однако теперь он смотрел на меня столь же резким и вопрошающим взором, как бывало всегда. – Впрочем, быть может, я ошибаюсь, наверное, все началось с Майкла Кафхилла, с…

Гримаса боли исказила его лицо, и он как бы вернулся в себя.

– Нам не следовало бы говорить на подобные темы без Винсента, – проговорил Хоббей вновь ставшим официальным тоном. – До встречи через два дня, мастер Шардлейк.

И он кивнул в знак окончания разговора.

Мы с Бараком выехали в Рольфсвуд ранним утром следующего дня. Я вполне мог бы обойтись без очередной поездки верхом: после охоты у меня ныла перевязанная рука и болела спина. Опять сделалось пасмурно, небо завесили серые облака…

По пути мы особо не разговаривали. Сказанные вчера старшим Хоббеем слова вывели меня из равновесия. Я пытался убедить себя в том, что всего лишь поддерживал Эттиса в его борьбе против злоупотреблений землевладельца и что припадок мог случиться с Дэвидом в любой момент, а больше всего в том, что никому не известно, кто и по какой причине убил Абигайль. Однако мне было вполне понятно, почему Николас вправе видеть во мне свою Немезиду.