– Не знаю, – ответил доктор. – Я не видел его – или, может, ее – уже двадцать лет.

– Вы называете точное число лет, не так ли? – спросил детектив.

И снова Фаррух почувствовал боль в ребре, хотя это было его взволнованное сердце.

– Он собирался поехать в Лондон для операции, – пояснил Фаррух. – Думаю, в те дни трудно было провести в Индии операцию по полному изменению пола. Здесь это до сих пор запрещено.

– Полагаю, что наш убийца тоже отправился в Лондон, – проинформировал доктора полицейский. – Вероятно, совсем недавно он вернулся обратно, или теперь уже она.

– Человек, которого я знал, собирался поступать в художественную школу в Лондоне, – глухо сказал Фаррух.

Доктору все яснее представлялся рисунок на животах убитых женщин, хотя фотографии лежали лицом вниз на столе заместителя комиссара полиции. Пател поднял одну из них и еще раз взглянул.

– Вряд ли хорошая художественная школа взяла бы его, так мне кажется, – заметил детектив.

Пател никогда не закрывал дверь своего кабинета на балкон – туда выходили двери десятка других кабинетов, и это он, заместитель комиссара полиции, установил такое правило, чтобы никто их не закрывал, – исключением был лишь период муссонных дождей и сильный ветер. При открытых дверях никто из допрашиваемых не мог потом пожаловаться, что признание из него выбили кулаками. Кроме того, стук пишущих машинок, на которых секретари-машинистки печатали рапорты офицеров полиции, нравился заместителю комиссара – какофония пишущих машинок создавала ощущение деятельности и порядка. Он знал: многие из его коллег-полицейских ленивы, а секретарши безалаберны и сами доклады чаще всего менее толковы, чем стук машинок. На столе перед заместителем комиссара лежали три рапорта, которые следовало переписать, и еще один рапорт, срочный, однако он отодвинул все четыре в сторону, чтобы освободить место для фотографий рисунков на животе убитых проституток. Эти рисунки слонов были ему так знакомы, что действовали на него успокаивающе, но он не хотел, чтобы доктор заметил это.

– А как звали того человека, которого вы знали, – может, какое-нибудь простое имя, вроде Рахул? – спросил детектив.

Это был вопрос, достойный неискренности Инспектора Дхара.

– Рахул Рай, – сказал доктор Дарувалла. Это прозвучало почти шепотом, но ничуть не пригасило удовольствия, испытанного полицейским.

– И не приезжал ли этот Рахул Рай в Гоа? Возможно, посещал там пляжи… примерно в то же время, когда были убиты немец и американка, тела которых вы видели? – спросил Пател.

Доктор резко откинулся на спинку стула, будто у него прихватило живот.

– Он был в моем отеле – в «Бардезе», – ответил Фаррух. – Он там останавливался со своей теткой. И дело в том, что если Рахул сейчас находится в Бомбее, то он прекрасно знаком с клубом «Дакворт». Его тетка была членом клуба!

– Была? – спросил детектив.

– Она умерла, – сказал доктор Дарувалла. – Думаю, Рахул – он или она – унаследовал ее состояние.

З. К. П. Пателткнул пальцем в поднятый бивень слона на одной из фотографий, затем сложил все снимки в аккуратную стопку. Он всегда знал, что в Индии есть богатые семейства, но то, что следы преступления ведут в клуб «Дакворт», было для него сюрпризом. Все эти двадцать лет детектива вводило в заблуждение то, что Рахул был более или менее известен в публичных домах трансвеститов на Фолкленд-роуд и Грант-роуд, – едва ли это были привычные прибежища для даквортианцев.

– Я, конечно, в курсе, что вы знаете мою жену, – сказал детектив. – Я должен свести вас. Она тоже знает вашего Рахула, я сравню ваши, так сказать, показания – это должно мне помочь.

– Мы могли бы позавтракать в клубе, – предложил Фаррух. – Возможно, кто-то там знает больше о Рахуле.

– Но вы не задавайте никому никаких вопросов! – внезапно воскликнул заместитель комиссара. Доктора Даруваллу задело, что на него повысили голос, однако к детективу быстро вернулась его тактичность, если не спокойствие. – Мы ведь не хотим предупредить Рахула, не так ли? – сказал Пател так, будто перед ним был ребенок.

Пыль, поднятая со двора, покрыла листья индийских мелий – пылью покрылись и перила балкона. Медный потолочный вентилятор в кабинете детектива, монотонно вращаясь, пытался вытолкнуть обратно за дверь клубы пылинок. Стремительные тени стрижей с хвостами вилкой время от времени чиркали по столу заместителя комиссара. Открытый глаз слона на верхней фотографии в стопке, казалось, подмечал детали, которые, как доктор чувствовал, уже никогда не забыть.

– Значит, сегодня за ланчем? – предложил детектив.

– Мне лучше завтра, – сказал доктор Дарувалла.

Необходимость передать Мартина Миллса в руки иезуитов Святого Игнатия была подходящим поводом, чтобы отложить встречу. Кроме того, он хотел поговорить с Джулией и найти время, чтобы рассказать все Дхару, – тому предстоит ланч в компании с некогда раненной хиппи. Фаррух полагал, что Джон Д., с его исключительной памятью, мог что-то еще знать о Рахуле.

– Завтра так завтра, – сказал заместитель комиссара, хотя он был явно разочарован.

Слова его жены, какими она описала Рахула, не выходили у него из головы. Он помнил о крупных руках Рахула, державших большие груди его жены, о высоких, красивой формы грудях Рахула, которые Нэнси ощущала своей спиной, а также о маленьком шелковистом мальчишеском пенисе, который Нэнси ощущала своими ягодицами. Нэнси говорила, что Рахул был полон наглости, насмешки, издевки – несомненно, изощренности и, вероятно, жестокости.

Поскольку доктор Дарувалла только приступил к сочинению письменных показаний на Рахула Рая, испытывая при этом явные проблемы, детектив не мог оставить его одного.

– Пожалуйста, опишите мне Рахула одним словом, – попросил Пател Фарруха. – Первым, какое придет вам на ум. Мне просто интересно, – добавил детектив.

– Наглый, – ответил доктор.

По лицу детектива было видно, что этого ему недостаточно.

– Пожалуйста, что-нибудь еще, – сказал детектив.

– Высокомерный.

– Это ближе, – заметил Пател.

– Рахул над всеми издевается, – пояснил Фаррух. – Он снисходит до вас, он дразнит, он третирует вас с каким-то утонченным самодовольством. Как и у его покойной тетки, его оружие – это изощренность. Я думаю, по сути он жестокий человек.

Доктор замолчал, поскольку детектив, сидящий за столом, закрыл глаза и заулыбался. Все это время заместитель комиссара полиции Пател перебирал по столу пальцами, будто печатал еще один отчет, однако пальцы его опускались не на клавиши пишущей машинки. Детектив снова разложил фотографии – они заполнили весь стол, – и пальцы застучали по головам насмешливых слонов, попадая по пупкам убитых проституток… по всем этим вечно подмигивающим глазкам.

Из кабинета под балконом кто-то кричал, что говорит правду, а полицейский спокойно возражал, миролюбиво повторяя одно и то же слово «ложь». Со двора из-за огороженной площадки для собак раздавались соответствующие звуки – это лаяли полицейские