— Тогда уж и мне не место, Тайна. И еще сотням, тысячам истинных шеров.

— Именно, Роне. Сотням истинных шеров против сотен тысяч нормальных людей.

— Ты несешь чушь, Тайна. Просто чушь. Потому что вам, бездарным, не понять.

— Ну и ладно. Нам не понять ваших высоких материй, а вам — наших низких. Предлагаю закончить на этом нашу познавательную дискуссию и перейти к более насущным вопросам. Как поживают твои исследования, мой темный шер?

— Изумительно.

— Я рада. Ты останешься откушать десерт, мой дорогой?

— Нет. Мне совершенно не хочется сладкого.

— Какая жалость. Тогда уж будь добр, верни слуг на место.

— Как тебе будет угодно. Приятного аппетита.

Щелчком пальцев уничтожив стул, на котором только что сидел, и выстроив всех слуг Риль Суариса перед столом Ристаны, — всех, включая конюхов и посудомоек, — Роне поклонился и шагнул в портал. Как ему удалось его открыть и как удалось через него пройти целым — он даже не думал. Он вообще не мог думать. Только кипеть и жаждать убийства. Эта дура! Эта устрица безмозглая! Да как она посмела!..

И только упав в собственное кресло, Роне сумел выдохнуть и задаться вопросом: так что же делать? Кто виноват — уже понятно, но делать-то что?!

…С каждым новым физическим воплощением душа совершенствуется и познает мир. Со смертью физического тела душа отправляется к своим творцам и прародителям, Двуединым, чтобы осмыслить полученный опыт. Затем душа воплощается снова, начиная жизнь с чистого листа. В большинстве случаев человек не помнит своих прежних рождений, потому что Двуединые даруют ему забвение и возможность начать новую жизнь без груза прошлого. Однако существует вероятность того, что забвение это не добровольный дар, а ответ на мольбы самих душ, не желающих помнить то плохое, что совершили при жизни. К сожалению, сложившийся на протяжении многих жизней характер и способы действия не стираются вместе с поверхностной памятью, и человек из воплощения в воплощение совершает те же ошибки. Это происходит, пока он не ступает на путь осознания и духовного совершенствования, который много труднее пути в Бездну. По утверждению Халлира Белого и Риллаха Черного, прийти из Бездны в Светлые Сады может каждый, независимо от цвета дара, а также от наличия или отсутствия оного. По их же словам, идущий по пути вверх возвращает свою память о прошлых воплощениях, и ему приходится в полной мере отвечать за все свои решения и действия, совершенные во всех воплощениях. Путь в Сады труден, однако лишь взрослея душой, человек способен стать чем-то большим, чем песчинкой на колесе вечности. Возможно, новым богом и творцом новых миров.

Большая Имперская Энциклопедия

26 день ласточек. Риль Суардис

Таис шера Альгредо

Пока Зара заплетала ее тяжелые и непослушные волосы в косы и укладывала их короной, Таис разглядывала себя в зеркале и пыталась понять: насколько искренен Морис? Несомненно, она хороша. Все женщины из рода Альгредо красивы, а мать была в свое время первой красавицей Найриссы. Несомненно, она умна и хорошо образованна — но с точки зрения большинства мужчин это скорее недостаток. Плюс истинный дар, пусть едва-едва на третью нижнюю категорию, но он есть! К тому же она богата, как гномий банк. Так в кого влюблен Морис, в саму Таис, ее дар или ее приданое?

— Не понимаю, почему его светлость сердился, — продолжала развлекать госпожу болтовней Зара. — Виконт Торрелавьеха такой…

— Какой, Зара?

— Красивый! — камеристка восторженно поцокала языком. — И такой обходительный! Сразу видно, благородный шер.

— Не благородней короля, — оборвала ее Таис. Отчего-то восторг камеристки показался обидным.

Зара вздохнула и сунула в рот шпильки: не желает говорить о неверном женихе. Сколько Таис не объясняла ей, а больше сама себе, что королевский брак это политика, а не любовь, и обижаться на Каетано нет смысла, он сам до совершеннолетия не волен распоряжаться собой, Зара не верила. Наверное, потому, что не верила сама Таис.

Несколько минут в комнате висело тяжелое молчание. Таис старательно пыталась думать о приятном, нельзя же являться на завтрак к ее высочеству мрачнее тучи — роль брошенной невесты слишком тяжела и неблагодарна, лучше показаться дурочкой, не понимающей, что потеряла. Пример стоял перед глазами: вчера за ужином отец очень вежливо и очень ясно дал понять виконту Торрелавьеха, что от шеры Альгредо нищим игрокам подозрительной окраски дара лучше держаться подальше. И никакое наследство от двоюродной тетушки, внезапно поправившее дела виконта, положения не изменит. Виконт улыбался и делал вид, что не замечает за комплиментами предложения немедленно убираться вон, а Таис чувствовала себя племенной кобылой на торгах — ее мнения отец, разумеется, не спросил.

Он попытался исправить ошибку после ужина. Позвал к себе в кабинет, выслушал новости из Найриссы, рассказал историю рода Торрелавьеха и предложил Таис думать самой, чего она хочет на самом деле. Вот Таис и думала.

— Одной обходительности мало, Зара. И хватит о Торрелавьехе.

Камеристка вздохнула, застегнула на Таис жемчужное колье и отошла на шаг.

— Вы будете лучше всех, моя госпожа.

Таис погладила ладонью туалевую юбку цвета белого вина, вышитую терракотовыми и синими цветами, мазнула пробкой от духов в ложбинке между ключицами. Привычно полюбовалась матовой светлой кожей, широко поставленными глазами глубокого темно-синего цвета и точеным носиком, расправила плечи, чтобы лучше видна была грудь.

— Я похожа на маму, правда?

— Вы еще красивее.

— Это вам не корова Ландеха! — Таис подмигнула отражению, и, взяв сложенный веер, как шпагу, нанесла удар воображаемому противнику прямо в сердце. — Иди, скажи отцу…

Ее прервала отворившаяся дверь. На пороге показалась тетушка, одетая в шоколадного цвета платье с белыми кружевами.

— Вы готовы, юная шера? — спросила тетушка, оглядев Таис через лорнет, который всегда носила на длинной цепочке. — Карета ждет.

— Вы поедете со мной во дворец? — Таис смерила ее взглядом снизу вверх, намекая на неподобающий наряд.

— Его светлость решили, что в Риль Суардисе вы справитесь самостоятельно. — Тетушка поджала губы. — Я лишь провожу вас и вернусь.

Отец с Иниго ждали внизу, в холле. Увидев ее, брат шутливо ахнул, приложил руку к сердцу и пробормотал что-то насчет неземной красы и разбитого сердца. Отец лишь улыбнулся и кивнул, провожая ее к дверям.

— Удачи, девочка моя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍