и не были организованы в Российскую Социал-Демократическую партию, а скорее — в некий комплекс соперничающих, а иногда и сотрудничающих, социал-демократических организаций под общей крышей Интернационала — вплоть до конца 1890-х годов. К тому времени идея о партии на базе промышленного пролетариата обрела реальную основу, хотя наибольшую массовую поддержку социал-демократы того времени все еще находили в среде полунищих кустарей и надомных рабочих в северной части черты оседлости, оплоте еврейского Бунда (1897). Обычно особое внимание обращают на становление особой труппы революционеров-марксистов, которая впоследствии заняла доминирующие позиции, а именно — группы Ленина (В. И. Ульянов, 1870–1924 гг.), брат которого был казнен за участие в покушении на царя. Следует не забывать о трех существенных моментах, помимо того факта, что Ленин обладал гениальной способностью соединения революционной теории и практики. Большевики представляли собой лишь одно из многих направлений внутри и вокруг российской социал-демократии (которая в свою очередь отличалась от других национальных социалистических партий империи). В сущности, они оформились в самостоятельную партию лишь к 1912 г. когда они в действительности приобрели большинство в рядах организованного рабочего класса. В-третьих, с точки зрения зарубежных социалистов и, возможно, простых русских рабочих, различия между разного рода социалистами были не вполне понятны или казались второстепенными, но все они в равной степени заслуживали поддержки и симпатии, как враги царизма. Главное отличие большевиков заключалось в том, что соратники Ленина были лучше организованы, более эффективны и надежны{309}.

То, что социально-политическое напряжение становилось все более сильным и опасным, стало для царских правительств очевидным, хотя крестьянские волнения несколько стихли на ряд десятилетий после отмены крепостного права.

Царизм не только не препятствовал, но порой и поощрял массовый антисемитизм, для которого существовала благодатная почва, как показала волна погромов после 1881 года, хотя и без особого энтузиазма прокатившаяся в Великороссии в отличие от Украины и Прибалтики, где была сосредоточена основная масса еврейского населения. Ввиду возрастающей дискриминации, евреев все больше привлекали идеи революционных движений. С другой стороны, режим, зная о потенциальной опасности социализма, манипулировал трудовым законодательством и даже организовал контрпрофсоюзы под прикрытием полиции в начале 1900-х годов, которые стали настоящими профсоюзами. Именно кровавое подавление демонстрации, организованной этими кругами, приблизило революцию 1905 года. Однако начиная с 1900 года становится все более очевидным, что социальная напряженность быстро нарастает. Крестьянские волнения, долгое время носившие вялый характер, явно стали нарастать, начиная где-то с 1902 года, в то самое время, когда и рабочие организовали всеобщие забастовки в Ростове-на-Дону, Одессе и Баку (1902–1903).

Непрочным режимам частенько рекомендуют избегать авантюрной внешней политики. Царская Россия просто погрязла в ней, хотя и в качестве великой державы (пусть и на глиняных ногах), которая настаивала, как ей это виделось, на подобающей ей роли в империалистических авантюрах. Местом приложения своих амбиций она избрала Дальний Восток — Транссибирская магистраль как раз и была построена для проникновения в этот регион. Здесь русская экспансия натолкнулась на экспансию японскую — и все в ущерб Китаю. Как и бывает в подобных империалистических коллизиях, темные и, надо полагать, выгодные сделки сомнительных дельцов лишь усугубляли общую картину. Несчастный Китай вел войну с Японией, а Русской империи было суждено стать первой в двадцатом веке страной, испытавшей на себе всю прелесть недооценки этого грозного государства. Русско-японская война 1904–1905 годов, в которой было убито 84 000 и ранено 143 000 японцев{310}, закончилась быстрым и унизительным поражением России, подтвердившим слабость царизма. Даже либералы из рядов среднего класса, начавшие организовываться как политическая оппозиция с 1900 года, решались на проведение массовых демонстраций. Царь, осознавая то, что вал революции нарастает, ускорил мирные переговоры. Революция разразилась в январе 1905 года до их завершения.

По словам Ленина, революция 1905 года была и буржуазной революцией, совершенной «посредством пролетариата». «Посредством пролетариата» — пожалуй, слишком сильно сказано, но именно массовые стачки рабочих в столице и стачки солидарности в большинстве промышленных городов империи вызвали уступки правительства и позднее послужили толчком к дарованию некоего подобия конституции 17 октября[85]. Более того, именно рабочие, несомненно с деревенским прошлым, немедленно сорганизовались в «Советы», среди которых был организован Санкт-Петербургский Совет рабочих депутатов 13 октября, выступивший не просто в роли парламента рабочих, но на короткий период — в роли наиболее эффективной и реальной властной структуры в столице. Социалистические партии быстро признали важность таких собраний, и некоторые из этих партий сыграли существенную роль в их работе — например, молодой Л. Д. Троцкий (1879–1940) в Санкт-Петербурге. Решающим фактором, наряду с участием рабочих, сконцентрированных в столице и других политических центрах, как и в 1917 г., был взрыв крестьянских восстаний огромных масштабов в черноземном районе, Поволжье, на Украине, а также развал вооруженных сил, усугубленный восстанием на броненосце «Потемкин», которое сломило хребет царского сопротивления{311}. Не менее важной была и одновременная мобилизация революционных сил сопротивления среди нацменьшинств. «Буржуазный» характер революции мог быть и был принят, как нечто само собой разумеющееся. Не только средние классы единодушно поддержали революцию, и не только студенты (в отличие от октября 1917 г.) повсеместно поднялись на борьбу, но ее приняли, почти без разногласий, и либералы и марксисты, согласившись с тем, что революция в случае успеха могла привести исключительно к установлению западной буржуазной парламентской системы со свойственными ей гражданскими и политическими свободами, в рамках которой проходили бы последующие этапы Марксовой классовой борьбы. Коротко говоря, сложилось единое мнение о том, что строительство социализма не стоит в повестке дня текущей революционной ситуации только из-за большой отсталости России. Ни экономически, ни социально она не была готова к социализму.

По этому пункту наблюдалось единство мнений, за исключением социалистов-революционеров, которые все еще вынашивали мечты в отношении все более невероятной перспективы трансформации крестьянских общин в социалистические ячейки — перспективы, как это ни парадоксально, реализованной лишь в палестинских кибуцах, созданных самыми нетипичными мужиками в мире — социалистическо-националистическим городским еврейством, представители которого эмигрировали в землю обетованную из России после поражения революции 1905 года.

И все-таки Ленин, так же как и царские власти, ясно понимал, что либеральная, и любая другая, буржуазия слишком слаба численно и политически, чтобы взять власть из царских рук, так же как и российское частное капиталистическое предприятие было слишком немощным, чтобы модернизировать страну без иностранного предпринимательства и государственной инициативы. Даже в самый разгар революции власти решились лишь на скромные политические уступки даже по меркам буржуазнолиберальной конституции — парламент (Дума), избираемый непрямым голосованием и с ограниченными полномочиями в сфере финансов и их