Царская Россия олицетворяла все противоречия мирового сообщества в Век Империи, что и привело к мировой войне, которую с нарастающей тревогой ожидала Европа и была не в силах предотвратить.

ГЛАВА 13

ОТ МИРА К ВОЙНЕ

В ходе дебатов (27 марта 1900 г.) я объяснил… что под мировой политикой я понимаю лишь поддержку и выдвижение тех задач, которые вытекают из расширения нашей промышленности, нашей торговли, рабочей силы, активности и интеллектуального уровня нашего народа. У нас нет никаких намерений проводить агрессивную политику экспансии. Мы хотели только защитить наши жизненные интересы, обретенные в ходе естественного развития, по всему миру.

Канцлер Германии, фон Бюлов, 1900 г.{313}

Нет никакой уверенности в том, что мать потеряет сына, если тот отправится на фронт; на самом деле, угольная шахта или железнодорожное депо гораздо опаснее, чем военный лагерь.

Бернард Шоу, 1902 г.{314}

Мы восславим войну — единственную гигиену в мире — милитаризм, патриотизм, деструктивный жест несущих свободу, прекрасные идеи, за которые стоит умереть, и презрение матери.

Ф. Т. Маринетти, 1909 г.{315}

I

Жизни европейцев, начиная с августа 1914 г, были окружены, пропитаны и растревожены мировой войной. Ко времени написания этой книги большинство семидесятилетних людей и старше на этом континенте прошли, по крайней мере, две войны за свою жизнь; все пяти десяти летние, за исключением шведов, швейцарцев, южных ирландцев и португальцев, испытали на себе по меньшей мере одну. Даже родившиеся после 1945 года, когда грохот орудий смолк на границах Европы, не знали ни одного мирного года, когда война не велась бы где-нибудь в мире, и прожили целые жизни в страшном ожидании третьего ядерного всемирного конфликта, которого, как заверяли буквально все их правительства, удалось избежать лишь за счет бесконечной гонки вооружений по обеспечению взаимного уничтожения. Как можно называть эту эпоху мирным временем, даже если удалось избежать глобальной катастрофы на протяжении такого же периода, как и промежуток между большой войной европейских держав, начиная с 1871 по 1914 год? Потому что, как заметил великий философ Томас Гоббс: «Война заключается не только в битвах или в акте сражения, но в непрерывном периоде, в течение которого достаточно ясно осознается желание соперничать посредством битвы»{316}. Кто может отрицать, что именно этим и жил весь мир после 1945 года?

Но до 1914 года это было не так: мир был естественным и привычным каркасом европейской жизни. С 1815 года не было ни одной войны с участием всех европейских держав. С 1871 года ни одна европейская держава не отдавала приказа своим солдатам стрелять в солдат любой другой державы. Великие державы выбирали себе жертв из числа слабых государств за пределами европейского мира, хотя часто недооценивали степень сопротивления своих противников; буры доставили англичанам гораздо больше неприятностей, чем ожидалось, а японцы добились статуса великой державы за счет победы над Россией в 1904–1905 гг., которая досталась им с поразительной легкостью. На территории ближайшей и крупнейшей, из числа потенциальных жертв, мучительно долго распадавшейся Османской империи, война была Перманентной возможностью для подчиненных ею народов обрести самостоятельность в качестве независимых государств, впоследствии начавших воевать друг с другом, вовлекая попутно в свои конфликты великие державы. Балканы были известны как пороховая бочка Европы, и именно здесь начался глобальный пожар 1914 года. Но «Восточный вопрос» всегда оставался знакомой темой в повестке дня международной дипломатии, и хотя он породил постоянную череду международных кризисов на протяжении целого столетия и даже один довольно существенный международный конфликт (Крымскую войну), он никогда полностью не ускользал из-под контроля. В отличие от Ближнего Востока после 1945 года, Балканы для большинства европейцев, которые никогда там не жили, принадлежали к царству приключенческих рассказов или оперетты.

Конечно, возможность общеевропейской войны предвидели не только правительства и их генеральные штабы, но и широкая общественность. С начала 1870-х годов в художественной литературе и футурологии, главным образом в Англии и во Франции, появились совершенно нереальные прогнозы будущей войны. В 1880-х годах Фридрих Энгельс уже проанализировал вероятность мировой войны, в то время как философ Ницше с безумством пророка приветствовал милитаризацию Европы и предсказал войну, которая «скажет да варварскому, даже дикому животному внутри нас»{317}. В 1890-х годах озабоченность по поводу войны выросла настолько, что стали проводиться Всемирные конгрессы мира — двадцать первый должен был состояться в Вене, в сентябре 1914 года; были учреждены Нобелевские премии мира (1897), состоялась первая из Конференций по проблеме мира в Гааге (1899), международное собрание по большей части скептиков из состава правительств, впервые заявивших о своей непоколебимой, но теоретической приверженности идеалам мира. В 1900-х годах все отчетливее чувствовалось приближение войны, а в 1910-х годах ее неизбежность воспринималась как неоспоримый факт.

И все же ее начало было достаточно неожиданным. Даже в последние отчаянные дни июля 1914 года государственные мужи, совершая фатальные шаги, не верили, что тем самым начинают мировую войну. Решение было бы найдено и, как нередко бывало, в анналах прошлого. Противники войны тоже не могли поверить, что катастрофа, которую они уже давно предсказывали, вдруг обрушилась на их головы. В самом конце июля, уже после того, как Австрия объявила войну Сербии, социалистические лидеры собрались на встречу, будучи глубоко обеспокоенными, но все еще уверенными в том, что всеобщая война была невозможна и что будет найдено мирное решение кризиса. «Лично я не верю, что будет всеобщая война», — заявил Виктор Адлер, лидер габсбургской социал-демократии 29 июля{318}.

Даже те, кто оказался у спускового крючка катастрофы, не могли остановиться, и не потому, что не хотели, а потому, что уже не могли не совершить этот роковой шаг, как император Вильгельм, спросивший у своих генералов в последний момент, нельзя ли в конце концов локализовать войну где-нибудь в Восточной Европе, отказавшись от нападения на Францию, а также на Россию, — и ему ответили, что, к сожалению, это неосуществимо. Сами создатели этой гигантской мельницы войны, запустившие ее механизм, вдруг с изумлением увидели, как начали вращаться ее жернова. Родившимся после 1914 года трудно себе представить, насколько глубоко была вплетена в ткань повседневной жизни до катастрофы убежденность в том, что «настоящая» мировая война просто невозможна.

Для большинства западных государств в промежуток между 1871 и 1914 годами европейская война была, таким