– У меня задница в крови, – объявляю я, вылезая из машины. Он ведет меня к сестре приемного отделения.

– Что случилось? – спрашивает она.

– В меня стреляли, – говорю я и теряю сознание, падая на пол. Прихожу в себя на каталке, лицом вниз, голой задницей кверху, и кто-то ее фотографирует. Слышу, что уже сделали рентген и, к счастью, дробин не нашли.

– Надо почистить, – говорит врач. – Тут зашивать нечего.

– Мне новый фотоаппарат подарили на Рождество, могу сюда принести старый, – говорит чей-то голос.

– Какое у него разрешение? – спрашивает другой.

– Понятия не имею, но уж точно получше, чем у этого дерьма.

Они еще обсуждают технические вопросы, а я лежу с голой задницей. Один из них наклоняется и обращается ко мне:

– Мы сделаем вам анестезию на седалище и почистим, – говорит он. – Рана была глубокая.

– Как это случилось? – спрашивает другой, наклоняясь ко мне.

– Сам не очень понимаю. Как если бы «Избавление» скрестили с «Сиянием».

– Хотите сообщить в полицию?

– Нет, хотел бы не предавать огласке.

Тут же вижу, как они решают, что это был незапланированный поворот какой-то любовной игры.

– Пару вопросов мы должны вам задать, – говорит один из врачей, наклоняясь ко мне и глядя прямо в глаза. – Вам ничего не угрожает в собственном доме? Вас никто не бьет, не обижает? Отвечайте прямо, здесь стыдиться нечего…

– А похоже, что я стыжусь? Мне действительно нечего сказать. Не знаю, кто это был.

Мне дают карточку с телефоном «горячей линии» для мужчин, подвергающихся домашнему насилию, и всаживают хорошую порцию антибиотиков и противостолбнячной сыворотки. У меня, как у чертова Джорджа, сразу раздувается рука. Выходя из больницы, чувствую, как под кожей наливается горячий шар.

Заезжаю на автомойку и спрашиваю, не могут ли они что-нибудь сделать с сиденьем – может, паровая чистка?

– На оленя налетел, – говорю я, покачивая головой.

– Ага, похоже, – отвечает мойщик и оглядывает меня этаким интересным взглядом, замечая залитые кровью штаны. – Он в салоне сидел?

– Просто огромный был, – отвечаю я.

Добравшись до дома, я вижу на входной двери написанный веселыми разноцветными буквами плакат: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ». Видно, что Эшли, Рикардо и Кристина почти всю ночь не спали и смотрят на меня с тревогой.

– Попали в аварию? – спрашивает тетка.

– Ты ездил к папе? Это он тебя так отлупил? – спрашивает Эшли.

– Ну и вид у тебя, – говорит Рикардо.

– Ну, в общем, были у меня приключения, – говорю я и ухожу в душ, потом принимаю тайленол, съедаю огромный завтрак и засыпаю как убитый.

– Я взяла отпуск по болезни, – говорит Кристина днем, зайдя меня проведать. – Не могу бросить вас с детьми в таком виде.

Я киваю и снова засыпаю, лицом вниз. Задницу жжет, в руке пульсирующая боль.

Не могу сказать, что визит человека из дорожной полиции штата был совершенно неожиданным. Он заехал спросить о наезде, который случился в сорока милях отсюда – водитель скрылся. Он объясняет:

– Мой шурин работает на мойке, и он фанат детективных шоу…

– Понял, – отвечаю я и даю ему карточку Уолтера Пенни.

Полицейский звонит Уолтеру, и тот, несмотря на поздний час, говорит, что да, была спецоперация, и был причинен ущерб и человеку, и автомобилю, но в целом все прошло хорошо, а других комментариев не будет.

– Так вы вроде оперативника, – говорит полицейский, вешая трубку. – Здорово. Теперь самое трудное будет об этом обо всем шурину не рассказать.

– На самом деле я лишь отставной преподаватель, которому иногда случается вляпаться.

– Ты на свадьбу придешь? – спрашивает мама, когда мой визит подходит к концу.

– Когда вы женитесь?

– Скоро. И чего ты все время стоишь? Уже больше часа ты здесь и все стоишь и стоишь с таким мрачным лицом?

– У меня ранение, – отвечаю я. – Сидеть мне сейчас трудно.

– Геморрой? – уточняет мама.

– Нет. А со свадьбой – дело решенное?

– Как понимать твой вопрос?

– Ты действительно собираешься за него замуж?

– Разве не потому я тебя и спрашиваю?

– Ну, да. Но что у вас общего?

– Мы старые. Мы оба любим движение. Мы любим играть, кидать и ловить мяч – нам дают для этого мячи «Нерф», из пены. Мы ими кидаемся. И самое главное, – говорит она, – я ему помогаю в карты играть. Он уже не так хорошо видит – потерял глаз при игре в гольф давным-давно, – и у него в голове звенит уже много лет.

– И это тебе в нем нравится?

– Мы хотим съехаться, – говорит она.

– У меня никаких возражений. И, как ты знаешь, вы со своим другом всегда можете приехать и жить дома.

– С тобой? – спрашивает она. – Ты же неряха. Я так рада была, когда ты выехал из моего дома. С чего это мне бросать его теперь и ехать убирать и готовить? Мне и тут хорошо.

– Брак – это вещь, к которой надо относиться серьезно.

– Да ерунда это, – отмахивается она. – Я бывала замужем. Ну, – говорит она, – я так понимаю, что ты не против?

Я прощаюсь и бегу по коридору, надеясь поймать кого-нибудь из администрации, пока они еще все не ушли.

– Простите, с кем мне тут поговорить о правилах вступления в брак ваших пациентов?

Меня долго перекидывают от одного к другому, хмыкают, жмутся, мнутся, и наконец находится некто, сообщающий мне:

– Мы не любим, когда вместе живут неженатые пары.

– Вот это меня меньше всего волнует, – отвечаю я, думая, в здравом ли уме моя мать и ее будущий муж. – Есть имущественные вопросы, которые следует учесть. Должен ли быть заключен добрачный контракт? В их возрасте не следует ли такое решение приниматься родственниками?

– Вы ее опекун? – спрашивает меня кто-то из сотрудников дома. – Вы готовы объявить ее недееспособной?

– Послушайте, я этого человека видел только дважды, и он уже называет меня сынок. Поэтому не знаю, к чему я готов.

– Иногда, – звенит колокольчиком голос социальной работницы, – мы проводим церемонии соединения, с настоящими цветами, костюмами, платьями и ведущим, выполняющим церемонии. Это вроде бы вполне всех устраивает. Мы сообщаем паре, что ведущее церемонию лицо штатом не уполномочено, но это дешевле официальной свадьбы. Я даю парам и их родственникам подписать документ, подтверждающий, что церемония не имеет юридической силы, и в случае развода или смерти одного из участников пары никаких имущественных и правовых последствий не наступает. Помощник юриста, который оформляет бумаги на отказ от реанимации, поможет вам его составить.