Мозготряс стоял в холле ризницы, на усыпанном мелкими щепками полу. Многие воткнулись ему в туловище, и из десятков мелких ран текла по его вздымающейся груди кровь. Кислый запах его пота пополз по холлу, точно запах ладана.

Он потянул носом воздух в поисках человека, но тот уже куда-то делся. Мозготряс разочарованно оскалился, выдохнул со свистом и потрусил к кабинету. В нем было тепло, тепло и комфорт – он чувствовал их за двадцать ярдов. Он перевернул стол и сломал пару стульев (отчасти для того, чтобы расчистить себе место, но преимущественно – из чистой любви к разрушению), потом отбросил каминную решетку и сел. Его окутало тепло, целительное и живое. Он с блаженством подставил ему морду, тощий живот и конечности. Он чувствовал этот жар в крови и вспоминал другие пожары, те, которые сам устраивал на полях проросшей пшеницы.

Вспомнил он и еще один пожар – разум старательно пытался похоронить его, стереть из памяти, но Мозготряс все равно не мог забыть его: позор той ночи будет преследовать его вечно. Они удачно подгадали время – лето было в разгаре, ни одного дождя за два месяца. Подлесок Дикой чащи превратился в трут, и даже живые деревья с легкостью загорались. Его выкурили из укрытия – напуганный и сбитый с толку, он выскочил, вращая глазами, навстречу пикам и сетям, а еще… у них было это, то самое, что могло его подчинить.

Конечно, им не хватило духу его убить – они для этого были слишком суеверны. К тому же, хоть они и ранили его, разве они не признавали его власть, разве не уважали и не боялись ее? И они похоронили его заживо – а это было хуже самой смерти. Хуже всего на свете: ведь он мог жить и век, и много веков, и не умереть, даже если упрятать его под землю. Его просто оставили так на сотню лет, ждать и страдать, а потом еще и еще на сотню, пока их потомки, ходившие у него над головой, не родили своих потомков, не умерли и не позабыли про него. Возможно, что женщины еще помнили: когда они подходили к его могиле, он чуял их даже из-под земли, и они, сами не понимая причины, нервничали и просили мужчин скорее оставить это место, так что он сидел в полном одиночестве – здесь даже никто не пахал. Он думал, что одиночество было их ему местью – за те времена, когда он и его братья утаскивали женщин в леса, распинали, покрывали и отпускали их, истекающих кровью, но уже беременных. Ни одна не могла выносить дитя этого насилия – они умирали, не в силах пережить терзающих их изнутри зубастых полукровок. Так он и его братья мстили толстопузому женскому роду.

Мозготряс смотрел на висящую над камином позолоченную копию «Светоча мира» и мастурбировал. Картина не внушала ему ни страха, ни стыда – с полотна смотрел страдалец неясного пола, волоокий и печальный. Для Мозготряса не осталось преград. Видимо, настоящая сила – единственная, которая могла его сокрушить, – исчезла: испарилась без следа, а на смену ей пришел какой-то девственный пастух. Мозготряс тихо излил семя в зашипевший очаг. Этот мир достанется ему без боя. Тепла и еды у него будет в изобилии. Даже младенцев. О да, мясо младенцев – его любимое. Только что выбравшиеся из утробы слепые малявки.

Он вытянулся и вздохнул в предвкушении этого лакомства, его разум затопила жестокость.

Укрывшийся в крипте Кут слышал визг тормозов прибывших к ризнице полицейских машин, слышал, как кто-то шагает по гравиевой дорожке. Он прикинул, что там, должно быть, не меньше шести офицеров. Справятся, вне всяких сомнений.

Он осторожно пошел сквозь темноту к лестнице.

Его кто-то коснулся – он чуть не завопил, в последний момент успев прикусить язык.

– Не ходите, – произнесли у него за спиной. Это был Деклан, и говорил он гораздо громче, чем следовало. Где-то наверху бродила эта тварь, если они будут шуметь, она их услышит. Господи, только бы не услышала.

– Оно наверху, – прошептал Кут.

– Я знаю.

Голос шел будто бы не изо рта, а из зада – в нем булькала грязь.

– Давайте позовем его вниз? Он хочет заполучить вас, вы же знаете. Он хочет, чтобы я…

– Что с вами произошло?

Кут едва мог разглядеть в темноте лицо Деклана. Тот безумно улыбнулся.

– Я думаю, он захочет окрестить и вас. Ну как, хотите? Хотите же? Он на меня помочился – вы видели? И это еще не все. О нет, он хочет гораздо больше. Он жаждет всего. Слышите? Всего.

Деклан схватил его, сжал в медвежьих объятиях – от него все еще воняло мочой чудовища.

– Вы пойдете со мной? – спросил он горячечно.

– Я служу Господу Богу.

Деклан рассмеялся. Не дежурно – эта заблудшая душа хохотала с искренним сочувствием.

– Он и есть Бог, – ответил он. – Он жил здесь еще до того, как люди построили этот сортир, вы же знаете.

– Как и собаки.

– А?

– Это не значит, что я позволю им задирать около меня лапу.

– А ты, значит, сраный умник? – спросил Деклан. Его улыбка превратилась в оскал. – Он тебе покажет. Изменит.

– Нет, Деклан. Оставьте меня…

Его хватка была слишком сильна.

– Поднимайся, хуй старый. Не заставляй Бога ждать.

Все еще удерживая Кута поперек живота, он потащил его по лестнице. Тот растерял все слова, все доводы разума – ведь мог же он как-то объяснить этому человеку, как низко он пал? Они неуклюже ввалились в церковь, и Кут против воли посмотрел на алтарь, ища утешения, – но не получил его. Алтарь осквернили. Покрывало разорвали и измазали испражнениями, объятые огнем крест и подсвечники стояли посреди костра из весело потрескивавших у подножия алтаря церковных книг. На стенах оседала копоть, в воздухе витали темные клубы дыма.

– Это вы сделали?

Деклан осклабился.

– Он хочет, чтобы я все здесь разрушил. По камню разнес, если понадобится.

– Он не посмеет.

– О, посмеет. Он не боится Иисуса, не боится…

На мгновение его голос показался Куту не столь уверенным, и он воспользовался этой крошечной брешью.

– А ведь тут есть кое-что, чего он боится, не так ли? Иначе он бы явился сюда сам, сам все разрушил…

Деклан не посмотрел на Кута. Его глаза остекленели.

– Что это, Деклан? Что ему здесь не нравится? Скажите мне…

Деклан плюнул ему в лицо, и струйка густой слюны, словно слизень, поползла по щеке Кута.

– Не твое дело.

– Христа ради, Деклан, взгляните, что он с вами сотворил.

– Я знаю, какому хозяину служить… – Деклана трясло. – И ты узнаешь.

Он развернул Кута лицом к южному порталу. Тот был открыт, а на пороге, ловко пригнувшись в проеме, остановилось чудовище. Кут впервые разглядел Мозготряса при свете, и его охватил нешуточный страх. До этого он старался не думать о его размерах, о взгляде, о том, откуда тот взялся. Но теперь, когда монстр медленно, почти величаво направлялся к нему, сердце Кута дрогнуло, признавая его власть. Это было не простое чудовище, несмотря на гриву и россыпь зубов в пасти: его глаза пронизывали насквозь, и в них чувствовалось такое всепоглощающее презрение, которое не под силу испытывать ни одному зверю. Он все больше раскрывал пасть; поблескивали клыки в два, а то и в три дюйма длиной; рот становился шире и шире. Когда бежать стало некуда, Деклан отпустил Кута. Но тот бы и не шелохнулся – слишком пристально смотрел на него Мозготряс. Он протянул лапу и поднял Кута в воздух. Мир перед глазами перевернулся…