— Дело в том, — сказал Месье, оправдываясь, — что меня уверяли, будто граф де Гиш здесь.

— Если даже и так, сударь, разве здесь не бывают и другие люди?

— Конечно, но я имею полное право при этом присутствовать. Я не знаю, приняла ли Мадам извинения своего супруга.

Вскоре, однако, дела испортились по глупости Лавальер: эта несомненно очень добрая девушка была полностью лишена каких-либо признаков ума. Фрейлина держала в тайне от короля секреты Мадам, которые она узнавала от Монтале, пообещав той молчать; но ее недомолвки и натянутый вид были красноречивее слов, и король стал догадываться, что она что-то скрывает от него. А это как раз то, что его величество не выносит больше всего на свете; он желает знать все о своих любовницах и не допускает, чтобы от него утаивали хоть что-то; он ежеминутно спрашивает: — Что говорят люди? Что вам известно?

Кроме того, король ревновал Лавальер к некоему г-ну де Бражелону, который любил ее еще в Блуа и за которого она едва не вышла замуж. Впоследствии Монтале сумела этим воспользоваться, чтобы втереться в доверие к королю, о чем я еще расскажу. Итак, его величество принялся расспрашивать Лавальер, а та ничего не отвечала. Государь настаивал, а затем стал умолять; она продолжала упорно молчать, и он ушел от нее разъяренным. Влюбленные обещали друг другу никогда не ложиться спать рассерженными; девушка ждала, что король вернется, но он так и не пришел; она разволновалась, проплакала всю ночь и в конце концов рано утром помчалась как безумная в маленький захудалый монастырь в Шайо.

Очевидно, в дело вмешался сам черт: не далее как накануне кто-то, находясь у господина Главного, вздумал сказать, что Мадам очень плохо, гораздо хуже, чем говорили, и что она, конечно, не поправится. Мой досточтимый братец, сущий агнец в такого рода делах, оцепенел от страха и отозвал Варда в сторону, чтобы рассказать ему о своих отношениях с принцессой и о том, как он будет горевать, если с ней приключится беда, — словом, все то, что ему следовало держать за зубами.

Между тем Вард, безусловно, был самый вероломный и самый гнусный человек на свете, а в довершение всего его любовницей была графиня Суасонская, таившая в себе еще больше злобы и коварства, чем он, если такое вообще возможно, и еще больше способная на всевозможные пакости. Вард тут же ей все рассказал, в то время как мой брат поспешил к Мадам и признался ей, что он проговорился; принцесса страшно разгневалась и велела Гишу немедленно порвать с Вардом.

— Сударыня, — возразил граф, — я без промедления буду драться с Вардом, если вы этого потребуете, но я не могу порвать отношений с другом из-за того, что по собственной воле поговорил с ним откровенно; Вард — порядочный человек, он ни за что нас не выдаст и, возможно, напротив, окажется нам полезным.

Тем временем пропала Лавальер. Утром королю доложили, что в Тюильри ее нигде не могут найти: она исчезла.

Король идет к Мадам, чтобы выяснить, куда подевалась его драгоценная любовница; Мадам отвечает, что ей ничего не известно, а король заявляет, что она должна это знать. Оба начинают горячиться и выходят из себя, и тут появляется Месье; он многозначительно заявляет:

— Хорошо, что эта особа сбежала, она больше не станет ко мне приходить.

Король сделал вид, что он ничего не услышал, и удалился; он обошел весь дворец и расспросил о Лавальер фрейлин, ее подруг, а также лакеев, горничных и даже простых служанок. Монтале громко кричала и клялась, что она ни о чем не знает — и это была правда. Наконец один из кучеров рассказал, куда он отвез девушку. Король поспешил в Шайо. Он нашел свою любовницу распростертой на полу, всю в слезах, и тотчас же увез ее во дворец, но вместе с тем затаил на нее обиду из-за ее молчания; видя это, Лавальер все ему рассказала.

Это признание придало королю уверенность; вернувшись в Тюильри, он поднялся в свои покои по малой лестнице, приказал позвать Мадам в какую-то темную комнату и любезно попросил ее снова принять Лавальер на службу. Как известно, принцесса не выносила эту особу, виня ее в своем разладе с королем; Мадам считала себя всесильной и в отместку очень резко сказала: «Нет».

— Почему же, сударыня? — спросил король. — Какая у вас на то причина?

— Вам она прекрасно известна, к тому же на это не согласится Месье.

— Стало быть, мой брат хочет изгнать девушку из своего дома лишь потому, что ее считают моей любовницей? Принцесса опустила глаза и промолчала.

— Если это так, то я знаю, как сделать его более сговорчивым. Неужели лучше быть любовницей графа де Гиша, чем любовницей французского короля?

— А кто это любовница графа де Гиша? — высокомерно осведомилась Мадам.

— Вы, сударыня.

— Я?!

— Не отпирайтесь, мне это известно.

Король обстоятельно пересказал принцессе то, что он узнал от Лавальер, и та не смогла ничего отрицать, но не сообщил ей, от кого он получил столь точные сведения.

Мадам была потрясена. Король, проливший много слез и не желавший, чтобы это заметили, смягчился; он не стал осыпать свою невестку упреками и дал ей обещание обо всем забыть, но при условии, что она соблаговолит порвать с графом де Гишем и снова взять к себе Лавальер. Мадам согласилась на все, о чем он просил, мысленно проклиная болтунов.

Лавальер вернулась в свою комнату, а король вечером явился к принцессе и велел позвать Монтале, гордую подобным знаком внимания. Он начал расспрашивать плутовку о Бражелоне и заставил ее раз десять повторить то, что ему приятно было услышать; она привирала, как жития святых. Государь ушел умиленным и успокоенным. Его любовница была оправдана, а Монтале прослыла оракулом.

Король продолжал ежедневно навещать графиню Суасонскую. Лавальер не могла ему помешать, но она ненавидела графиню, и той это было известно. Вард и эта интриганка с утра до вечера ломали головы над тем, какую бы неприятность доставить любовнице короля; в конце концов они придумали неплохое средство: то было пресловутое испанское письмо, которое они направили камеристке королевы Ла Молина, надеясь, что она передаст его ее величеству; в этом послании они с чрезвычайной злобностью рассказывали о любовной связи короля и Лавальер.

Прочитав письмо, Ла Молина не стала передавать его своей госпоже, а отнесла королю; государь пришел в ужасную ярость и поклялся, что он прикажет колесовать сочинителей этого письма, если ему удастся их разыскать. Он начал расспрашивать всех, даже мерзавца де Варда, и тот не нашел ничего лучшего, как навлечь подозрения на герцога и герцогиню де Навай, что и послужило главной причиной их последовавшей вскоре опалы.

Весь двор пришел в волнение. Мадам и граф де Гиш обо всем узнали; они страшно волновались и встречались каждый день благодаря Монтале, чтобы, по их словам, вместе подумать над тем, как им расстаться. Но разве влюбленные способны сообща найти такое средство?

Вард, ставший другом и наперсником Мадам, в один прекрасный день пришел к мысли, что принцесса моложе и красивее графини Суасонской, что она необычайно умна и к тому же является Мадам, особой, наиболее приближенной к королю, — словом, что она больше подходит такому человеку, как он, чем племянница Мазарини. Поэтому маркиз решил стать поклонником принцессы и показывать ей это без слов, проявляя по отношению к ней величайшее внимание и безграничную преданность.