— Хорошо, что это ты.

— А кто же еще?

— Не знаю.

Костяшки пальцев у Римы кровоточили. Ланарк вынул походную аптечку, промыл ссадины и залепил пластырем. Усталые, они уселись бок о бок. Каждый ожидал, пока другой что-нибудь предложит. Наконец Рима нарушила молчание:

— Что, если нам идти по разные стороны от линии, но держаться за руки? Тогда, если один начнет падать, другой его притормозит.

Ланарк воззрился на нее и вскочил:

— Гениальная идея!

Улыбнувшись, Рима поднялась на ноги:

— Давай попробуем. Куда нам идти?

— Налево.

— Ты уверен?

— Да. Ты, сама того не заметив, пересекла линию.

При новом способе передвижения большая нагрузка падала на сцепленные руки, но в целом он оказался очень эффективным. Наконец дорога по обе стороны линии сделалась плоской и впереди замаячила сквозь туман часть гигантской каменной стены. Желтая линия привела к железной двери с надписью краской:

АВАРИЙНЫЙ ВЫХОД 3124

ХОДА НЕТ

Ланарк мрачно пнул дверь. Она стояла как скала.

— Это я пересек линию, а не ты.

Они развернулись и снова пустились в путь.

Вскоре их ушей достиг странный дребезжащий звук, который показался Ланарку знакомым. Рима проговорила:

— Кто-то плачет.

Вынув фонарь, Ланарк посветил вперед, и Рима шумно вздохнула. На дороге, пряча лицо в ладонях, сидела на корточках высокая светловолосая девушка в черном пальто, с рюкзаком за плечами. Рима шепнула:

— Это я?

Ланарк кивнул, подошел к девушке и опустился рядом с ней на колени. У Римы вырвался истерический смешок.

— Ты что, забыл? Ты это уже делал.

Но сидевшая перед ним девушка так горевала, что он забыл о той, которая стояла сзади. Взяв ее за плечи, он принялся настойчиво повторять:

— Я здесь, Рима! Все в порядке. Я здесь!

Она не обращала внимания. Прямая Рима шагала сзади, холодно приговаривая:

— Хватит жить прошлым.

— Но я не могу оставить часть тебя сидящей вот так на дороге.

— Отлично, тащи ее за собой. Похоже, рядом с беспомощной женщиной ты чувствуешь себя силачом и суперменом, но увидишь, она тебе очень скоро наскучит.

В ее голосе так явственно слышались насмешка и растерянность, что Ланарк встал. Поскольку сидевшая Рима его не замечала, ему оставалось только следовать за той, что шагала вперед.

Взявшись за руки, они долго шли молча. Глаза видели только бледный туман, до слуха не доносилось ничего, кроме вздохов моря. Щеки кусал холодный воздух, плечи, локти и пальцы сводило судорогами боли, особенно на крутых участках, когда тот, кто спускался, тянул за собой другого. Они потеряли чувствительность ко всему, кроме боли в натруженных руках и ногах. Временами они засыпали на ходу, но их будили приступы головокружения, случавшиеся, когда спящий переступал линию. Ощущение бывало ничуть не лучше, чем при ударе током, поэтому у Ланарка и Римы выработался рефлекс и во сне не отклоняться от прямого пути. Ланарк убедился в этом, когда у него на долгое время отключилось сознание, вслед за чем он больно стукнулся обо что-то коленкой. Проморгавшись, он различил впереди, в налитом белизной пространстве, какой-то гигантский предмет наклонных очертаний. Ланарк извлек фонарь и осветил нижнюю часть препятствия. Предмет, о который он стукнулся коленом, оказался ободом ржавого железного колеса, которое лежало на боку, перегораживая дорогу. Ланарк помог Риме вскарабкаться на колесо, прошел первым по спице, взобрался на ступицу и направил луч фонаря вверх. Он рассчитывал увидеть мощное индустриальное сооружение, вроде башни над заброшенной шахтой, но его ждал сюрприз. Над колесом нависало подобие половины бочонка из дерева, скрепленного железом. Рима объяснила:

— Это колесница.

— Но там внутри хватит места на два-три десятка человек! Что за лошади ее везли? Головка этого болта крупнее моей головы.

— Может, это мы ужались.

— Притом какая это древность — посмотри на ржавчину! А лежит посередине современной дороги. Придется обойти вокруг нее.

Ланарк спрыгнул в промежуток между колесницей и колесами и угодил коленями на сухой песок. Рима приземлилась рядом, скинула рюкзак и со словами «Спокойной ночи» тут же и улеглась.

— Разве можно здесь спать?

— Кликни меня, когда найдешь местечко лучше.

Ланарк заколебался, однако здесь они были защищены от холодного ветра, и песок был очень мягкий. Он тоже сбросил рюкзак, лег рядом и предложил:

— Клади голову мне на плечо.

— Спасибо. Так я и сделаю.

Немного повертевшись, чтобы поудобнее устроиться на песке, они на время замерли. Ланарк произнес:

— Спал вчера на подушках из пуха гагачьего, под одеялом с атласной изнанкой, а сегодня постель стелить мне для чего — лягу в поле с цыганкою-оборванкой.[9]

— Что это?

— Всплыла в памяти песня. Жалеешь, что мы ушли из института?

— Я слишком вымоталась, чтобы о чем-нибудь жалеть.

После минутного молчания ее голос, словно бы долетевший издалека, добавил:

— Оно и хорошо. Если бы я не вымоталась, то не смогла бы заснуть.

Ланарка пробудил музыкальный стрекот, который зародился где-то вдали, пробежал у них над головами и растворился в безмолвии. Рима встрепенулась и села, отряхивая с плеч песок; потянулась и зевнула.

— Ох, до чего же я жирная, потная и липкая.

— Жирная?

— Да, у меня раздулся живот.

— Это от голода. Поешь лучше.

— Я не голодна.

— Может, попьешь горячего кофе? В твоем рюкзаке есть термос.

— Да, попью.

Рима расстегнула рюкзак, сунула туда руку и, морщась, извлекла наружу красный термос, звякавший и ронявший коричневые капли. Она отбросила термос в сторону и начала пятерней вычесывать из волос песок.

— Должно быть, он разбился, когда ты упала. Вынь лучше припасы, они промокли — как бы не испортились.

Как он ни уговаривал, Рима отказалась притронуться к пище, поэтому Ланарк сам вынул припасы, заменил мокрую упаковку и сложил их в свой рюкзак, рядом с фляжкой бренди. Они встали, обошли колесницу и различили переднюю часть еще одной. Вся дорога была усеяна обломками колесниц, которые маячили в тумане, подобно затонувшей флотилии боевых кораблей; оглобли, оси, разбитые обода и голые спицы торчали меж ушедших в песок остовов, как мачты, якоря и колоссальные гребные колеса. Пробраться через это нагромождение было невозможно, поэтому Ланарк с Римой потащились в обход, часто останавливаясь, чтобы вытряхнуть из обуви песок (вскоре, однако, они смирились с этим неудобством). Прошел, казалось, не один час, прежде чем они снова ступили на асфальт. Перед тем как в последний раз вытряхнуть песок, они сели и сделали по глотку бренди, затем соединили ладони над желтой линией и вновь пустились в путь.