Скользнув по канату, на палубу пружинисто спрыгнул Паша и, на ходу стягивая рукавицы, кинулся к нам.

— Как вам это удалось?! — вскричал он, потрясенно вращая глазами. — Это же высший пилотаж!

Подошедший Витя помог нам подняться и, поднатужившись, вырвал из палубы застрявший там топор, правда, вырвал вместе с доской.

— Гм… — Игорь задумчиво поскреб подбородок и зябко поежился в своей тонкой майке. — Где мы?

Впереди, насколько видел глаз, расстилалась бескрайняя ледяная пустыня замерзшего океана.

Дальше пути не было. Это была Антарктика.

Ария полярных льдов. Островок тепла. В ледовых тисках. Хозяйские придумки. Что нам стоит дом построить. Спецзадание.

Ветер бился в мутное, заиндевелое стекло иллюминатора, швырялся снежным крошевом и завывал на разные голоса. Казалось, заблудившийся кот просится домой. Слышалось звяканье корабельного колокола, но почему-то не мелодичный звон начищенной бронзы, а какой-то противный чугунный стук обледенелого утюга о сковородку.

Вставать не хотелось. Лежа под тремя толстыми войлочными одеялами, я высунул нос наружу и огляделся. В сумрачном свете бесконечного полярного дня кубрик казался серым и бесцветным. Паши и Игоря не было, остальные продолжали спать, завернувшись, как и я, в несколько одеял. В центре кубрика, багрово сияя раскаленными боками, гудела печь-буржуйка, наспех переделанная из старой бензиновой бочки. Сизая коленчатая труба утыкалась в потолок и исчезала в пробитом там отверстии. На плешивой печной макушке разогревались большущий жестяной чайник и кастрюля со вчерашними щами — именно их аппетитный запах и разбудил меня.

Кряхтя и охая, я вылез наружу целиком и пару раз присел, разминая затекшие ноги. Чайник словно бы тоже проснулся и тоненько запел в тон ветру за окном. Завывания снаружи казались какими-то уж очень знакомыми — слышались голоса, крики… То и дело налетавший порыв ветра деловито гугукал в печную трубу, выметая из поддувала пепельную муку и бряцая заслонкой.

Послышались шаги. Дверь кубрика со скрипом распахнулась, пропустив клубы морозного воздуха и огромный самодвижущийся снежный сугроб. Клубы растаяли, сугроб же потоптался у порога, обивая снег с валенок, и потянулся за веником.

— Зима! — многозначительно сказал сугроб голосом Предводителя, подумал немного и так же лаконично добавил: — Метет.

Я кивнул в знак согласия, нашарил на столе коробок спичек и запалил свечу. Игорь теперь постоянно следил за тем, чтоб она была именно на столе, а то два дня тому назад Олег по забывчивости оставил ее в жестяной банке, на печке, и наша лучшая свеча белого стеарина прекратила свое существование, а мы лишь чудом потушили вспыхнувший пожар.

Шла вторая неделя нашей зимовки. Впрочем, как вскоре выяснилось, зимовать-то как раз никто и не собирался, просто Командору приспичило отснять несколько «снежных» эпизодов для нашего будущего фильма, но поскольку корабль затерло во льдах, рассудил Хозяин, то почему бы и нам не вписать свое имя в летопись исследований южного континента? Иного выхода все равно не было — ни ломы, ни лопаты, ни даже динамит не в силах оказались высвободить «Гончую» из ледового плена.

— Сходи за водой, — Игорь повесил шубу на гвоздь и подсел к печке. — Да оденься — холодно снаружи.

— Угу, — пробормотал я, нахлобучивая шапку, и поежился. — Ишь завывает… Сильный ветер сегодня?

— Это не ветер.

— Что «не ветер»? — не понял я.

— Не ветер завывает, — хмуро пояснил Игорь. — Это Паша поет.

Ошеломленный, я прислушался и вынужден был признать, что в песне ветра действительно присутствовали Пашкины модуляции. Удивительно, как я не заметил этого сразу. Застегнувшись, я распахнул дверь и выбрался на палубу.

На корме восседала заснеженная груда мехов. Пение исходило оттуда.

У Паши, судя по всему, был прилив вдохновения. Свесив ноги наружу, он сидел у самого борта, держа в руках два железных «блина» от штанги, и время от времени приводил их в соприкосновение друг с другом. Именно эти вот диски и производили тот сковородный стук, который я спросонья принял за бряканье корабельного колокола. Ностальгически глядя вдаль, боцман мерно раскачивался, как кришнаит на медитации, и вдохновенно выводил: «Вечерний звон-н… бом-м, бом-м… Ве-ече-рний звон-н, бом… бом… Как много дум… бум-м, бум-м… на-во-дит о-он…» С присущей ему бесцеремонностью Паша исполнял сразу обе партии — ведущую тенора и баса на подпевках. С ритма он сбивался, да и мелодия изрядно хромала. При каждом «бом» или «бум» чугунные диски раздражающе брякали.

— Кончай свой полонез Огиньского, — сказал я, положив ладонь ему на плечо. — Пошли завтракать.

Паша грустно посмотрел мне в глаза.

— Спортил песню, дурак… — вздохнул он. — Что там у нас?

— Щи.

— Хорошо, хоть не макароны…

К тому времени, когда я разбил в бочке лед и зачерпнул воды, мои друзья уже проснулись и уселись за стол. С ведерной кастрюлей щей было покончено в десять минут, и Игорь, свалив в угол грязную посуду, подбросил в печку дров и уселся во главе стола. Мы переглянулись — судя по всему, Командор хотел сказать нам что-то важное.

Так оно и оказалось.

— Итак, друзья, — потирая руки, начал он, — вот мы и в Антарктике. Настало время заняться обустройством — нельзя же жить все время на корабле.

— А это самое… — поспешил высказаться Паша. — Почему? Нам вроде как и тут неплохо…

Игорь замялся. Чувствовалось, что он и сам не знает, почему, но полярники обычно на кораблях не живут. Полярники живут на льду, под снежным куполом, или, на худой конец, в палатке, но, опять-таки — на льдине. Оставив без ответа боцманский вопрос, он извлек из кармана потрепанный том воспоминаний летчика Водопьянова, откуда вынул сложенный вчетверо листок бумаги и расправил его на столе. Склонившись, мы разглядели в свете свечи грубый карандашный чертеж какого-то куполообразного сооружения со множеством пристроек и даже с подземными, а вернее сказать — подледными помещениями.

— Вот! — Круглое лицо Хозяина горделиво сияло.

— Это что, станция метро? — полюбопытствовал Коля. — «Ледник Росса» — «Мирный» — «Восток»?

— Шутки, я думаю, здесь неуместны, — желчно ответил Хозяин. — Это дом. Ледяной дом.

— Зачем он нам?

Игорь сердито запыхтел.

— «Зачем, зачем»! — передразнил он старшего помощника. — Затем! Мы будем снимать зимовку или нет?!

— Будем, будем… — нестройным хором согласились все присутствующие, кивая головами. Хозяин успокоился.

— Тогда споры излишни, — заявил он и ткнул пальцем в чертеж. — Вот это вот — сам дом: тут комнаты, прихожая…

Неторопливо, со вкусом и хозяйской основательностью Игорь в деталях описал нам наше будущее жилище, где помимо комнат и прихожей оказались еще и кухня, склады, кладовки и кладовочки, гараж для аэросаней («Жаль, нет собачьих упряжек», — мимоходом посетовал Командор), медицинский кабинет с изолятором для тяжелобольных, столовая и туалет. Хозяин чуть только не светился, восхищенный перспективой постройки такого грандиозного жилища, да еще практически даром. На первый взгляд командорский дом напоминал не дом, а, скорее, небольшой хутор.