— Словом, так или иначе, — сказал Кленнэм, —мы должны признать, что нам не к лицу осуждать мистера Гоуэна. Потворствоватьсвоим безотчетным антипатиям — удовольствие сомнительное. И я по крайней меретвердо решил не говорить о мистере Гоуэне ни одного худого слова.

— Ну, я в себе не так уверен, и потомуоставляю за собой право отзываться о нем неодобрительно, — сказал Дойс. — Ноесли я не уверен в себе, то в вас я уверен, Кленнэм, я знаю вашу прямую натуруи глубоко вас уважаю за эту прямоту. Спокойной ночи, мой добрый друг икомпаньон! — Он с чувством пожал ему руку, словно за этим разговором крылосьнечто более серьезное, чем могло показаться, и вышел из комнаты.

Компаньонам уже не раз случалось вместенавешать семейство Миглз, и они оба замечали, что даже при мимолетномупоминании имени мистера Генри Гоуэна в его отсутствие на сияющее лицо мистераМиглза набегала тень, как в то утро, когда произошла памятная встреча упереправы. Если бы Кленнэм допустил в свое сердце запретную любовь, все этомогло причинить ему немалые страдания; но при существующих обстоятельствах этоне значило для него ничего — решительно ничего.

Равным образом, если бы эта непрошеная гостья нашлаприют в его груди, можно было бы поставить ему в заслугу молчаливое упорство, скоторым он преодолевал все, что в эту пору мучило его. И постоянные старанияруководиться в своих поступках лишь высокими принципами чести и великодушия ине впасть в тот грех, который опыт всей его жизни приучил его считать самымтяжким: достижение эгоистических целей с помощью низких и мелочных средств, —это тоже могло быть поставлено ему в заслугу. И решение по-прежнему бывать вдоме мистера Миглза, чтобы, эгоистически щадя собственные чувства, не сделатьдочь причиной отчуждения, быть может, досадного отцу, и не навлечь на нее этимхотя бы тени недовольства — это тоже могло быть поставлено ему в заслугу. Искромность, с которой он постоянно напоминал себе обо всех преимуществахмистера Гоуэна, более молодых годах, привлекательной наружности и манерах — этотоже могло быть поставлено ему в заслугу. А то, что все это и еще многое другоеделалось совершенно естественно и просто, с сохранением мужественного итвердого спокойствия, как ни сильна была внутренняя боль, усугубленная всемиобстоятельствами его прошлой и настоящей жизни, — это, пожалуй,свидетельствовало бы о недюжинной силе характера. Но после принятого им решенияставить ему в заслугу, разумеется, было нечего; ведь тревог и сомнений, которыемы здесь описывали, не испытывал никто — решительно никто.

Мистера Гоуэна нимало не беспокоило,испытывает или не испытывает кто-то подобные сомнения и тревоги.

При встречах он держался всегда с полнойнепринужденностью, как будто самая мысль о том, что и для Кленнэма можетсуществовать Великий вопрос, показалась бы ему нелепой и смехотворной. Онвсегда был с ним мил и любезен, и этого одного было бы достаточно, чтобы ещеусложнить душевное состояние Кленнэма — если бы, конечно, он не внял в своевремя голосу благоразумия.

— Как жаль, что вас вчера не было в Туикнеме,— сказал мистер Генри Гоуэн, заглянув к Артуру на следующее утро. — Мы провелина редкость приятный день.

Артур ответил, что слыхал об этом.

— От вашего компаньона? — спросил Генри Гоуэн.— Милейший человек, кстати сказать.

— Я его чрезвычайно уважаю.

— Черт возьми, да он просто замечательныйчеловек! — сказал Гоуэн. — Такой наивный, такой непосредственный, верит в такиебредни!

Это была одна из тех мелочей, которые приразговоре с ним всегда неприятно царапали слух Кленнэма. Ничего не ответив, онтолько повторил, что относится к мистеру Дойсу с большим уважением.

— Чудо что за человек! Дожить до этих лет,ничего не обретя и ничего не растеряв в жизни, это просто трогательно. Вчужерадуешься, глядя на него. Такая цельная, чистая, неиспорченная душа! Честноеслово, мистер Кленнэм, рядом с подобной невинностью начинаешь сам себе казатьсябезнадежно пустым и развращенным. Впрочем, я, разумеется, говорю только о себе.Вы другое дело, вы тоже человек правдивый.

— Благодарю за комплимент, — сказал Кленнэм,испытывая все большую неловкость. — А вы разве нет?

— Как вам сказать, — отвечал его собеседник. —Если уж пошло на откровенность, то не вполне. Впрочем, я и не такой ужбессовестный обманщик. Купите у меня картину — и между нами говоря, вызаплатите за нее больше, чем она стоит. Но купите картину у другого — укакого-нибудь знаменитого маэстро, перед которым я щенок, и можете бытьуверены: чем дороже с вас спросят, тем больше обманут. Все так делают.

— Все художники?

— Художники, писатели, произносителипатриотических речей, все вообще, кто торгует на общественном рынке. Дайтедесять фунтов любому из моих знакомых — и он вас обманет на десять фунтов;дайте тысячу — на тысячу обманет; десять тысяч — на десять тысяч. По деньгам итовар. А хорошо все-таки жить на этом свете, — с воодушевлением воскликнулГоуэн. — На этом веселом, чудесном, замечательном свете!

— Мне казалось, — сказал Кленнэм, — чтопринципом, о котором вы говорите, руководствуются главным образом…

— Полипы? — перебил Гоуэн со смехом.

— Политические деятели, которые снизошли доуправления Министерством Волокиты.

— Ах, не будьте суровы к Полипам! — сказал Гоуэн,снова засмеявшись. — Они все славные люди. Даже бедняжка Клэренс, которыйродился, чтобы восполнить недостаток идиотов в семье, — хоть и болван, но оченьмилый и симпатичный болван. И черт побери, вы не поверите, до чего он толковоразбирается в некоторых вещах.

— Да, пожалуй, не поверю, — сухо ответилКленнэм.

— И, наконец, — воскликнул Гоуэн с характернымдля него стремлением все на свете мерить одной, очень коротенькой меркой, — я,право, не спорю, что Министерство Волокиты рано или поздно пустит корабль кодну, но, во-первых, за наш век это еще не успеет случиться, а во-вторых, оновсе-таки — отличная школа для джентльменов.

— Очень дурная и опасная школа, котораячересчур дорого обходится тем, кто платит за содержание учеников, — сказалКленнэм, покачивая головой.

— Вы просто страшный человек! — весело ответилГоуэн. — Немудрено, что вы чуть не насмерть запугали этого осленка Клэренса(он, право же, не худший из дурачков, и я в самом деле люблю его). Но бог с ними со всеми прочими. Поговорим о другом. Мне очень хотелось бы познакомить вас смоей матерью, мистер Кленнэм. Позвольте мне осуществить это желание.