Если бы Кленнэм испытывал уже упоминавшиесятревоги и сомнения, он бы, вероятно, больше всего хотел уклониться отпредложенного знакомства и меньше всего знал, как это сделать.

— Моя мать живет весьма скромно, в кирпичномузилище, именуемом Хэмптон-Корт, — сказал Гоуэн. — Выберите удобный для васдень, и мы с вами отправимся туда обедать. Вы поскучаете, а старушкапорадуется, вот и все.

Что можно было ответить на это? Не слишкомобщительный по натуре, Кленнэм был прост в лучшем смысле слова и не научилсяувиливать и хитрить. По простоте своей и скромности он мог сказать только одно:что будет рад предоставить себя с распоряжение мистера Гоуэна. Так он и сказал,и день был тут же назначен. Со страхом ожидал он этого дня и с невеселымчувством встретил его, когда он наступил и нужно было в обществе Гоуэнаотправляться в Хэмптон-Корт.

Почтенное население этой почтенной резиденциинапоминало в те времена табор цивилизованных цыган. Домашний уклад его обитателейотличался каким-то временным, неустроенным характером, словно они собиралисьсняться с места, как только им представится что-нибудь получше, а сами ониотличались вечно надутым, недовольным видом, словно были весьма обижены, что имдо сих пор не представилось что-нибудь получше. За любой дверью нетрудно былона каждом шагу распознать усилия что-то скрыть, что-то приукрасить.Недостаточно высокие ширмы тщетно пытались превратить сводчатый коридор встоловую и замаскировать темный угол, где по вечерам укладывались спать срединожей и вилок юные лакеи; складки портьер просили вас поверить, что за ниминичего не прячется; надставленные стекла умоляли не замечать их; какая-тонеопределенного вида мебель старалась, упаси боже, не выдать своей позорной тайны— что по ночам она служит постелью; задрапированные ниши в стенах явно служилихранилищами запасов угля, а в глубине альковов прятались двери, ведущие вкрохотную кухоньку. На этой почве пышным цветом расцветала фальшь и светскоелицедейство. Гости, мило улыбаясь хозяевам, делали вид, будто их ноздри нещекочет запах стряпни, происходящей где-то рядом; наткнувшись на шкаф, впопыхахоставленный раскрытым, притворялись, будто не видят выстроившихся в нембутылок; а сидя у тоненькой перегородки, за которой шумно выясняли своиотношения поваренок и судомойка, глядели так, словно наслаждались райскойтишиной. Можно было бы продолжить до бесконечности опись мелких векселейподобного рода, которые беспрестанно выдавали друг другу, индоссировали ипринимали к уплате эти цыгане большого света.

Кое-кто из них отличался природнойраздражительностью, которую еще усиливали две неотступные мучительные мысли:во-первых, что им недостаточно удается выжать из публики, и во-вторых, чтопублике разрешается беспрепятственно посещать Хэмптон-Корт. Некоторым последнееобстоятельство доставляло неслыханные страдания — особенно по воскресеньям.Одно время они надеялись, что в этот день земля разверзнется и поглотитпосетителей дворца; но это желанное событие пока еще не совершилось, должнобыть по причине досадной нерадивости тех, на ком лежит ответственность запорядки во вселенной.

Гостям миссис Гоуэн отворял дверь слуга,который уже несколько лет жил в доме и у которого были свои счеты с публикой;дело в том, что он уже давно дожидался и никак не мог дождаться места впочтовом ведомстве. Он отлично знал, что публика не может помочь ему получитьэто место, но находил какую-то мрачную утеху в предположении, что публика емумешает его получить. Под влиянием испытанной несправедливости (а быть может,также и кое-каких непорядков в уплате жалованья) у него появилось равнодушие ксвоему внешнему виду и испортился характер. Заподозрив в Кленнэме лицо,причастное к презренному сообществу его угнетателей, он встретил его довольно недружелюбно.

Миссис Гоуэн, напротив, встретила его довольноблагосклонно. Это оказалась элегантная старая дама, которая в молодости былакрасавицей и еще настолько сохранилась, что вполне могла бы обойтись без пудрына носу и неестественно жаркого румянца на щеках. Держалась она нескольконадменно. Также держались и два других ее гостя: седовласый старый джентльменвеличественного, хотя несколько хмурого вида, и старая дама с густыми чернымибровями и орлиным носом, у которой, если и было что-нибудь не поддельное, — а что-нибудь,верно, было, иначе она не могла бы существовать, — то, во всяком случае, незубы, не фигура и не цвет лица. Поскольку, впрочем, все трое в свое времясостояли при английских посольствах в разных странах, а главным достоинствомвсякого английского посольства в глазах Министерства Волокиты является уменье суничтожающим презрением относиться к своим соотечественникам (иначе оно быничем не отличалось от посольств других стран), то Кленнэм решил, что он ещедешево отделался.

Величественный седовласый джентльмен оказалсялордом Ланкастером Чваннингом, которого Министерство Волокиты много лет держалоза границей в качестве представителя британской короны. Сей аристократическийхолодильник переморозил в свое время несколько европейских дворов; и делал этостоль успешно, что у иностранцев, четверть века назад удостоившихся честизнакомства с ним, и теперь еще при одном упоминании об англичанах леденелакровь в жилах.

Сейчас он находился в отставке и потому, надеввнушительный белый галстук, похожий на снежный сугроб, мог осчастливить званыйобед своим расхолаживающим присутствием. Таборный дух, присущий Хэмптон-Корту,накладывал отпечаток на обеденную церемонию; что-то бродячее, кочевое было всервировке стола, в стремительном появлении и исчезновении блюд; ноаристократический холодильник придавал трапезе больше великолепия, чем мог быпридать самый лучший фарфор или серебро. Он расхолаживал обедающих, охлаждалвино, студил подливки и замораживал овощи.

Кроме уже описанных, в комнате находилось ещетолько одно лицо — микроскопический юный лакей, помогавший мизантропу,отвергнутому почтовым ведомством. Если бы удалось расстегнуть ливрею этого юнцаи посмотреть, что делается в его сердце, выяснилось бы, что даже он, всего лишьскромный челядинец семейства Полипов, уже лелеет мечту о казенном местечке.

Миссис Гоуэн с легкой грустью (вполне понятнойу дамы, сын которой, низведя себя до положения служителя муз, вынужден угождатьэтому животному — публике, вместо того, чтобы, но праву чистокровного Полипа,продеть ей кольцо в нос) завела разговор о невзгодах наших дней. И тут Кленнэмувпервые пришлось узнать, вокруг каких крошечных осей вертится наш огромный мир.

— Если бы Джон Полип, — сказала миссис Гоуэнпосле того, как было неопровержимо установлено, что мы переживаем эпохувеличайшего упадка, — если бы Джон Полип отказался от своего нелепогостремления ублаготворить чернь, все бы обошлось, и, по моему мнению, странабыла бы спасена.

Дама с орлиным носом согласилась; ноприбавила, что если бы Август Чваннинг не разменивался на мелочи, а двинул бы вдело кавалерию, то, по ее мнению, страна была бы спасена.