следователь попытался последовать за нами, но я остановил его мрачным взглядом: — вам действительно важно слушать про судьбу простой свидетельницы?

— О, а я подумал, что неприлично уединяться с женщиной на рабочем месте. Но, если вы так постоянно делаете, — пошло ухмыльнулся он.

Пришлось захлопнуть дверь прямо у него перед носом. Артефакт от прослушки специально вешать не стал, надеясь, что он быстро потеряет интерес.

— Итак, что ты хотела обсудить? — я деловито сел на свое место и принялся перебирать документы, скорее перепутывая, потому что я был сейчас не в состоянии прочесть, что в них написано.

— Все это совсем не то… это не так… не как выглядит… — пролепетала Вероник, нависнув над столом.

Я поднял взгляд, увидел ее бледное лицо, покрасневшие глаза, вновь заблестевшие от подступивших слез. Так хотелось ей верить:

— А как?

Она открыла рот… и не произнесла ни звука. Схватилась правой рукой за левое запястье, простоял так несколько секунд, а затем со всхлипом выдала:

— Я не могу сказать, — и посмотрела с такой мукой, будто я должен был как-то в этом ей помочь.

Глава 108

Вероника

Я смотрела на Ренслира, и все внутри переворачивалось от желания признаться во всем, объясниться! Какой же дурой я была, почему боялась и тянула? Теперь же при попытке выдавить из горла хоть звук, левую руку сковывало огненным обручем, чем дольше я упрямилась, тем глубже боль проникала в кости, будто их сверлили, поднималась выше к локтю, а, когда достигла плеча, я все же сдалась, вдохнула со всхлипом.

— Я не могу ничего объяснить, но пожалуйста…

На миг потеплевший взгляд Джонатана вновь стал ледяным, он с силой стиснул челюсти и опустил взгляд на разложенные на столе бумаги:

— Ты сделала свой выбор, я его принимаю. Давай закроем эту тему. Ты действительно хотела поговорить про Глинду или просто использовала ее как повод?

Я вспыхнула от стыда, потому что да, это был всего лишь повод увидеться. Мне так хотелось прижаться к нему, обнять, заплакать, и чтобы он отвел все опасности, развеял проблемы мановением руки.

Но я сама уничтожила этот шанс собственной нерешительность. Это я виновата, что так и не отказала Мэтью по-человечески, тянула, не доверяла Ренслиру, боялась, пыталась усидеть на двух стульях. Сама во всем виновата, все началось моего участия в ритуале, а дальше ошибки росли, словно снежный ком.

Я прикрыла глаза, и почувствовала как одинокая слеза скатилась на щеку, быстро смахнула ее, заставила себя глубоко вздохнуть. Что ж, сама я все испортила, но могу хоть Глинде помочь.

— Я действительно беспокоюсь за эту девушку и хотела спросить: не признавалась ли ее мать, кто же на самом деле является ее отцом? Вроде бы он тоже не был бедным человеком, входил в круг ее общения, то есть имеет определенное положение в обществе… — я замолкла, наткнувшись на мрачный взгляд Ренслира.

— Глава Лиги отказывается давать показания. Совсем. За все эти дни мы не смогли ее расколоть даже по важным вопросам, а ты хочешь, чтобы я спрашивал про ее личную жизнь двадцатилетней давности?

— Но, быть может, именно об этом она и согласилась бы поговорить? Все же Глинда ее дочь…

— … которой она желала смерти из-за ее расы, — закончил за меня Ренслир. — Думаю, самым рациональным было бы просто подыскать девушке работу.

— Но у нее же нет образования, ее всю жизнь продержали в социальной изоляции, а ее энергетические контуры с трудом восстанавливаются после пережитого! — возмутилась я, но наткнулась лишь на равнодушный взгляд следователя. Ну, да, наверное, для него это было нормально, он с такими свидетельницами часто сталкивался, для него она — одна из многих, на каждую бюджета не хватит.

— Ты и так сделала для нее много, — капелька тепла все же проскользнула в его голосе. — Ты не была обязана ей помогать.

— Этого все равно слишком мало, — я вскочила с места, нервно прошлась по его кабинету к двери и обратно, пытаясь найти выход.

— Не понимаю, как ты можешь сочетать в себе такие разные качества: бескорыстие и расчет. Или это притворство, манипуляции? — задумчиво произнес Ренслир, глядя на меня с болью.

Внутри все сжалось, но прямо ответить я не могла:

— Это все трусость, — я опять ощутила, что слезы подступили к глазам.

— Если я могу что-то для тебя сделать, ты всегда можешь ко мне обратиться, несмотря ни на что, — он тоже поднялся с места.

Если бы… если бы…

Я отрицательно помотала головой, от одной мысли руку вновь прострелило болью, и я шагнула к двери… и замерла, задумавшись. Обернулась к Ренслиру, окинула его задумчивым взглядом:

— Ты можешь узнать, кто отец Глинды, — произнесла задумчиво.

— Я же уже сказал, что она не разговаривает, — в его голосе послышалось раздражение.

— Да, но ты ведь инкуб, — я подошла ближе и схватила его за руку, — я могу научить тебя. Любовь, ради которой невинная юная леди забыла о послушании родителям, о чести и воспитании, должна была оставить значительный след в ее сердце. Позже именно эта любовь превратилась в ненависть. Но она не забыта.

Ренслир задумчиво нахмурился:

— Я не настолько хорошо владею своими способностями, как ты; я никогда не пытался читать в сердцах, только по молодости, когда экспериментировал с использованием способностей, — он отвел взгляд, пряча неловкость. — Потом все больше учился контролю, поглощению и развивался как маг, а не как инкуб.

— Не попробуем — не узнаем.

— Она боится меня, я ведь инкуб, у нее может случиться истерика.

Я нахмурилась задумчиво, припомнила детективные сериалы:

— У вас нет такого помещения, из которого можно было бы видеть подозреваемую, но чтобы она не видела тебя? Прозрачное с одной стороны зеркало или тайное окно?

Ренслир задумчиво кивнул и уже направился к двери, чтобы все организовать, но замер на пороге:

— Помни, даже если мы узнаем, кто отец Глинды, это может не помочь. Он может не признать внебрачную дочь.

— Это уже моя забота, — отмахнулась я пренебрежительно. — Давай для начала просто попробуем узнать, что там у этой сумасшедшей на сердце. Может, это пригодится.

Ренслир неопределенно хмыкнул, но на его губах все же мелькнула насмешливая азартная улыбка, как в то время, когда мы вместе вели расследование по делу о похищениях девушек. У меня сердце радостно трепыхнулось от ощущения сопричастности, хотелось поверить, что все по-прежнему, что мы делаем вместе что-то интересное и полезное людям.

Хотя бы ненадолго хотелось забыть об истинной ситуации, в которой мы находимся.