широкими долинами и причудливыми вершинами скал, покрытых густым лесом, вероятно скрывавшим много дичи.

Клотильда с живым интересом следила за его рассказом, хотя оглядывалась время от времени, чтобы не потерять из виду остального общества. Вдруг она громко вскрикнула и упала без чувств на руки своего спутника. Баярд в первую минуту не мог понять причины её испуга, но, повернув голову, увидел огромного медведя, который выглядывал из-за скалы своими свирепыми, налитыми кровью глазами. Густой кустарник отделял скалу от дороги, так что, быть может, зверь спокойно остался бы на месте, если бы его не потревожил внезапный крик девушки. Рыцарю ничего не оставалось, как немедленно напасть на чудовище. Он прислонил свою даму, лежавшую в обмороке, к стволу ближайшего дерева и стал пробираться сквозь кустарник. Медведь, почуяв приближение врага, поднялся на задние лапы и сделал несколько шагов навстречу смелому человеку. У Баярда не было другого оружия, кроме шпаги, для защиты от ожидавших его объятий; он хладнокровно подошёл к зверю и внезапно вонзил ему в грудь острый клинок до самой рукоятки. Раненый медведь с хрипом повалился на землю в предсмертных судорогах.

Рыцарь вытащил свою шпагу из раны, из которой хлынул целый поток крови, и тем же спокойным шагом вернулся к своей даме. Клотильда в это время пришла в себя и видела конец приключения. Она бросила на смелого рыцаря взгляд, исполненный восторженной благодарности, когда он, вычистив травой свою окровавленную шпагу, молча подал ей руку, чтобы довести до остального общества, которое дошло до развалин и удивлялось долгому отсутствию отставшей пары. Когда они появились, то обрызганная кровью одежда рыцаря и расстроенный вид молодой девушки возбудили общее любопытство и послужили поводом для различных вопросов и догадок. Баярд предоставил своей даме сообщить о приключении; она сделала это в самом преувеличенном виде и, называя храброго рыцаря своим спасителем, рассыпалась в выражениях благодарности.

Баярд заметил, что здесь не может быть речи об опасности и спасении, потому что медведь вряд ли решился бы сам напасть на них и что при каких бы то ни было условиях его шпага может считаться достаточным ручательством против всяких случайностей.

— Во всём этом приключении, — добавил он, — меня, собственно, поразило то обстоятельство, что мадемуазель де Лимож упала в обморок!

Тон, с каким были сказаны эти слова, глубоко огорчил бедную Клотильду, потому что сразу разрушил все её надежды. Баярд, который по справедливости заслужил от своих современников название «рыцаря без страха и упрёка», был в высшей степени щекотлив во всём, что касалось его мужской чести. Он не мог простить женщине, которая могла испугаться чего-либо в его присутствии, и Клотильда поняла, что выказала этим недостаток доверия к его рыцарской храбрости. Идя под руку с Баярдом, она не имела никакого повода упасть в обморок от страха, и это был едва ли не единственный пункт, где она могла нанести ему кровное оскорбление.

Таким образом, Клотильда по собственной вине упустила единственный представившийся ей случай навсегда привязать к себе сердце рыцаря. Хотя Баярд безупречно исполнил по отношению к ней обязанность вежливого кавалера во время пира, устроенного после прогулки, но в его обращении было столько холодной сдержанности, что бедная девушка окончательно убедилась, что навсегда утратила его расположение.

Вечер прошёл в танцах и разнообразных играх, которые продолжались до поздней ночи. На следующее утро всё общество отправилось обратно в замок Водемон, где вслед за тем королевская чета милостиво простилась с гостеприимными хозяевами и уехала в сопровождении своей свиты.

Клотильда де Лимож вернулась в замок своего отца с тяжёлым сознанием, что если бы она сохранила присутствие духа при виде медведя, то могла бы сделаться невестой самого храброго французского рыцаря.

ГЛАВА XI

Савонарола на высоте своего могущества

Великолепные празднества, следовавшие за избранием в папы кардинала Родриго Борджиа, имели вполне мирской характер, но римляне уже были приучены его двумя предшественниками видеть в папстве не духовную власть, а такое же светское правительство, как в других государствах. При этом переговоры между кардиналом Родриго Борджиа и его избирателями велись настолько гласно, что ни у кого не могло остаться ни малейшего сомнения относительно личных свойств нового главы римской церкви. У палаццо вновь избранного папы устроена была большая триумфальная арка, по образцу арки Октавия близ Колизея, с великолепным карнизом из рогов изобилия и гирлянд и разноцветных, отчасти позолоченных рельефов. К арке была прикреплена доска с надписью. У второй арки в двенадцати нишах стояли молодые девушки, изображавшие харит (грации), Викторию, Европу (Юнону), Рому (олицетворение Рима) и пр.

Вообще в те времена зелень, особенно в форме гирлянд, применялась в большом количестве во всех праздничных декорациях. Триумфальные арки приняли характер великолепных пестро расписанных построек, украшенных лентами, на которых висели дощечки с надписями; статуи были заменены живыми людьми в богатых костюмах и с атрибутами мифологических, изображаемых ими, лиц. В каждом доме был готовый запас ковров для развешивания на окнах в торжественных случаях. Равным образом вместо сукна, которое расстилалось вдоль длинных улиц и обширных площадей, нередко протягивали красивый узорчатый ковёр.

Давно исчезли последние остатки римской свободы. Папы ревностно старались принудить к покорности дворянство соседних провинций. Ожесточение, с каким Сикст IV преследовал всех Колонна, а Иннокентий VIII — Орсини, настолько ослабило эти две могущественные фамилии, что они сами начали искать защиты в покровительстве святого престола. В тех же условиях находились и другие государства Италии, так что можно сказать без преувеличения, что папа Александр VI был всемогущ не только в качестве главы христианского мира, но и светского государя. Только этим можно объяснить себе то явление, что женщина из благородного дома Фарнезе, фамильное палаццо которого до сих пор считается образцовым произведением эпохи Возрождения, могла открыто стать любовницей папы.

В те времена более чем половина Европы находилась в полной духовной зависимости от святого престола, со всех сторон в Рим стекались пожертвования; и отсюда ждали повелений в более важных делах. Кардиналы назначались из знатнейших фамилий Италии; это были большей частью молодые воинственные люди, в возрасте наибольшего разгара страстей. Кардинал Асканио Сфорца употребил огромные суммы денег в надежде быть избранным в папы после смерти Иннокентия VIII. То же сделал и кардинал Ровере. Но ещё более богатый Родриго Борджиа одержал верх над всеми своими соперниками.

Вскоре после свадьбы Лодовико Моро заключён был дружественный союз итальянских государей, которые в доказательство своего единодушия решились отправить сообща посольство к новому папе. План этого