Вирджил тоже смотрел на нее, держа Бобби за руку.

Они молчали, и это делало атмосферу в комнате наэлектризованной, исполненной скрытого напряжения.

Бобби, выглядевший смешным в рваной матроске, но без штанов, настороженно всматривался в лицо матери. Потом он громко чихнул.

И этот простейший звук наконец снял напряжение, которое подобно заклятию, сковывало всех троих. Мэрион кинулась к сыну, сгребла его в охапку, прижала к себе.

– Бобби, – шептала она, – мой Бобби, – потом подняла взгляд на мужа. – Ты спас его, Вирджил. Ты спас жизнь нашему сыну, Вирджил, милый!

Ее рука протянулась к мужу. От прежней отчужденности не осталось и следа. Перед нами предстала молодая женщина, которая пережила страх за мужа и сына, но теперь уже ничего не боялась.

И лицо Вирджила претерпело метаморфозу. Выражение боли покинуло его глаза. А на губах медленно появилась все еще недоверчивая улыбка.

– Пойдем, – сказал он хрипло, – нам лучше снять с Бобби промокшую одежду. Или, точнее, то, что от нее осталось.

– Да, верно, – Мэрион опустила Бобби на пол.

Она взяла сына за одну руку, Вирджил – за другую, и они стали все вместе подниматься по лестнице. Об остальных эта троица забыла напрочь. Мэрион лишь бросала сиявшие радостью взгляды на мужа.

– И тебе тоже необходимо переодеться, дорогой. Ты насквозь промок. Я достану сухие вещи. Не хочу, чтобы ты свалился с воспалением легких.

Так на наших глазах произошло небольшое чудо. Хотя, если разобраться, то ничего необъяснимо чудесного здесь не было. Во всем был вполне рациональный смысл. Вирджил рискнул жизнью ради спасения Бобби. Это заставило Мэрион простить его, и преследовавший ее призрак Марти перестал бесконечно наносить раны сознанию матери. Лед в ее душе растаял. Она возвращалась к нормальной жизни.

Буря все еще завывала снаружи, но я вслушивался в эти звуки с совершенно новым ощущением, испытывая к стихии почти признательность.

Разумеется, семейству Фэншоу предстояли еще нелегкие испытания, но жутчайший ураган на мысе Талисман показал, что они способны справиться с любыми трудностями.

Потом мое внимание переключилось на себя самого и на Дон. Сейчас мы никак не подходили для семейной идиллии – промокший, крайне раздраженный отец и не менее промокший, капризный и непослушный ребенок. Оставив без ответов любопытные расспросы остальных, я втащил Дон по лестнице наверх и заставил выкупаться в горячей ванне, после чего принял ее и сам. Потом, обернув дочь теплым одеялом и добавив сверху несколько покрывал, уложил в постель. Буря пощадила ее номер. Потолок не протекал. Я почти не волновался за здоровье Дон – девочка обладала завидной физической закалкой.

Судя по всем приметам, ей не придется расплатиться даже насморком за свою вздорную и опасную эскападу.

Запаковав дочь надежно в кровати, я смог заставить ее рассказать мне всю историю с самого начала. Она мало отличалась от той, что мне воображалась. Дон сразу же заразила Бобби своей аллергией на тетю Мейбл и на ее образ жизни. Они сговорились позволить мне усадить себя в поезд, но лишь для того, чтобы сойти уже на следующей станции и найти дорогу обратно в Мыс Талисман, где смогли бы вести жизнь свободных кочевников, избавившись от родительской опеки. Дон где-то читала о цыганах. И, думаю, так у нее родилась изначальная идея.

Заброшенная и грязная старая церковь показалась им прекрасным пристанищем. Они выманили у меня пресловутые три доллара и сорок шесть центов на пропитание – то есть на дешевую вареную колбасу. Исчерпав ресурсы за пару дней, они планировали вернуться в гостиницу и заявить о своем бунте как о свершившемся факте.

Понятно, что буря никак не была ими предусмотрена, но и она привела их в совершеннейший восторг, особенно когда с церкви сорвало и унесло крышу. Просто потрясающе! – такой оказалась их реакция.

Я слушал весь этот бред, и у меня волосы вставали дыбом на голове при мысли о двух беззащитных детях, поселившихся в заброшенной церкви в то время, как маньяки и убийцы творили рядом свои черные дела.

Дон об убийствах даже не упоминала. Она либо совершенно забыла о них, либо считала ниже своего достоинства обращать внимание на такие пустяки.

В попытке во всем разобраться и привести свой разум в порядок, я спросил:

– Но почему же вы решились на такую проказу? Вы прекрасно знали, что я не хотел оставлять вас в этом опасном месте.

Дочь невозмутимо ответила:

– Конечно, мы все понимали. Но нам необходимо было найти черный бриллиант. – Потом она улыбнулась своей безумно раздражавшей меня загадочной улыбкой. – И мы могли его найти. Собственно, даже сейчас еще не поздно.

И надо же, глядя на это маленькое и такое не понимающее своей вины лицо, я не мог даже заставить себя рассердиться по-настоящему. Подумал об опасностях, которым она подверглась, вспомнил собственную агонизирующую тревогу, когда сквозь ураган пробирался к ней, вновь услышал грохот обрушившихся стен церкви всего минуту спустя после нашего оттуда ухода. Я рисковал потерять ее навсегда. Но ведь этого не случилось!

Так и не придумав для нее наказания, склонился и поцеловал ее в кончик носа.

Как правило, моя дочь ненавидит демонстративные нежности. Но на сей раз ей хватило сообразительности обвить в ответ руками мою шею.

– Я знаю, что очень плохо себя вела. Но ты ведь не злишься на меня, правда?

С заплетенными в косички русыми волосами с рыжеватым отливом она смотрела на меня как несчастная сиротка.

– Я очень на тебя зол, – сердито усмехнулся я.

И Дон мгновенно поняла, что больше ей волноваться не о чем. Она высвободила руки и села в постели.

– Мы с Бобби как раз собирались пообедать, когда ты появился и все испор… То есть я хотела сказать, спас нас. На обед у нас была та самая болонская колбаса, а ты ее зачем-то выкинул. Тебе не кажется, что мне не помешает теперь подкрепиться ветчиной, беконом и копчеными колбасками, а еще…

Она перечислила все имевшиеся прежде в наличии кулинарные изделия из свинины. Я неохотно поднялся и отправился в кухню, чтобы узнать у повара, осталось ли после разгрома хоть что-нибудь съедобное.

Вся эта драма с исчезновением Дон и с пережитыми опасностями на время лишили меня возможности думать о чем-либо другом. Но как только я доставил дочери на подносе импровизированный обед, во мне вновь ожили инстинкты сыщика. Ведь все еще предстояло задать Барнсу тот имевший решающее значение вопрос, который столько значил в построенной мной версии.

Но вот теперь одной лишь беседы с Барнсом оказывалось мало. Буря, поглотившая старый погост, нарушила разработанный мной план разоблачения убийцы и привлечения его к ответу за содеянное. Когда я покидал женскую тюрьму, в моей схеме все выглядело четко продуманным. Теперь же обстоятельства складывались иначе. Настолько, что моя безукоризненная логика могла зайти в тупик без поддержки неопровержимыми доказательствами.