без корма. Таким образом партия поднялась на перевал, но спуск был еще круче и ужаснее. Он представлял собою голую массу льда, по которому пришлось фестонами прорубать тропу и по ней проводить лошадей. Многие из животных скользили по льду и, срываясь, катились вниз, а одна лошадь, сорвавшись, попала в щель и убилась на месте.

Спустившись в долину Язгулема, люди вздохнули свободнее, да и лошадям нашелся подножный корм на первой же ночевке, к которой подошла партия уже в полной темноте.

11 сентября по пути к селению Андербах показалась группа всадников, состоящая из 60 вооруженных людей. Оказалось, что это язгулемские жители, приняв партию за афганцев, намеревались дать ей отпор, но, узнав, что идут русские, выехали навстречу с приветствием. Однако, несмотря на заверения их старшины о симпатии всего населения к русским, в отношении прочих к чинам партии было заметно полное недоверие.

Как и в Рошане, население долины Язгулема представляет собою оседлых таджиков, но племя свободолюбивое, не скрывающее своих стремлений к независимости, в противоположность рошанцам, искавшим покровительства России.

«Вокруг нас горы, — говорят язгулемцы, — никто нам не хозяин и не повелитель; сами афганцы боялись нас, а бухарцы и подавно; эмир же далеко от нас».

Население Язгулема очень неохотно исполняло требование партии относительно снабжения ее фуражом и продовольствием, и отсутствие китайской или афганской монеты затрудняло дело, так как от русских денег таджики совершенно отказывались. Наконец, нашлась десятирублевая китайская ямба, которая была уплачена за доставленные 2 1/2 пуда ячменя и 80 снопов клеверу, и, несмотря на эту щедрую плату, население было недовольно, так как ямбу, как говорили таджики, нужно было идти менять в Кала-и-Хумб.

Наутро бивак был разбужен страшным гамом. Оказалось, что все население долины, поголовно вооруженное, стеклось к бивуаку и окружило его, угрожая оружием.

Немедленно же команда была вызвана в ружье и приняты меры для отражения нападения.

Язгулемцы были вооружены мултуками, а конные саблями, и всего насчитывалось в толпе до 200 человек.

Как объяснил Амиляндар (старшина), это волнение было вызвано нежеланием населения, чтобы партия стояла и проходила по их земле, так как это очень тяжело отзывается на средствах населения, уничтожая его скудные запасы.

Амиляндар выезжал к толпе, чтобы урезонить жителей, но те бросились на него, били и нанесли сабельный удар по ноге.

Несмотря на видимое участие Амиляндара к русским, было основание не доверять ему уже потому, что, как оказалось, этот старшина был в сношениях с афганцами через имцского ишана, с которым переписывался, давая сведения о русских, да, кроме того, он задержал письмо, посланное Ванновским подполковнику Февралеву.

С заряженными ружьями выступила партия с бивуака и направилась к селению, у которого ее встретила новая вооруженная толпа, между тем как находившаяся позади партии напирала на нее вплотную, так что пришлось сзади спешить посаженных на лошадей пехотинцев, которые, примкнув штыки, отходили, держа ружья на руку. В селении Джалин опять новая толпа загородила дорогу, и лишь энергичное движение вперед заставило язгулемцев дать Ванновскому дорогу. Здесь было объявлено населению, что если толпа последует за партией, то по ней будет открыт огонь. Эго предостережение, видимо, смутило таджиков, и они мало-помалу отстали и скрылись в ущелье. Через два дня партия подходила к Кала-и-Ванчу, голодная, измученная, в изорванной одежде, с ногами, замотанными в воловьи шкуры, так как от сапог и следа не осталось.

Прибытием в Кала-и-Ванч заканчивалась задача, возложенная на рекогносцировочную партию. Линия, обследованная со стороны Дарваза капитаном Кузнецовым, была связана с обрекогносцированной Ванновским, — теперь можно было и отдохнуть.

Запасшись свежими силами в Кала-и-Ванче, партия направилась вниз по реке Ванчу, затем по Пянджу и через Кара-Тегин спустилась в долину Алая, перевалила Тенгиз-Бай и по Исфайрамскому ущелью спустилась в Ферганскую долину 1 октября, пройдя таким образом более 976 верст, составив подробную маршрутную съемку всего пройденного пути. Штабс-капитан Ванновский может быть справедливо назван первым русским исследователем Рошана и единственным европейцем, прошедшим по этому ханству вдоль всей долины реки Бартанга и Язгулема.

21. ОПЯТЬ ПОХОД НА ПАМИР. ШУГНАН. ПИСЬМО КАДАМИНА. ТЯЖЕЛЫЕ ПЕРЕХОДЫ

Наступила вторая зима на Памирском посту, и снова небольшая семья русских воинов, охранявших свою родину с «крыши мира», была обречена на однообразную, тяжелую жизнь в суровом климате Памира в течение долгих зимних месяцев.

Необыкновенно спокойно в воздухе, как будто все уснуло навеки, скованное жестоким памирским морозом. На метеорологической будке термометр показывает 38° ниже нуля.

Все спит. Перед рассветом темнота как будто еще более сгустилась, и тишина, царившая в укреплении, стала еще мрачнее, еще зловещее.

Вот где-то вдали, в одном из окружных ущелий, завыл голодный волк, что-то жалобное слышится в его продолжительном вое и кажется, что плачет, стонет он, жалуясь на судьбу свою, забросившую его в эту, Богом проклятую, страну на вечный холод и голод; но не находит сочувствия себе голодный зверь, и только эхо, подхватывая его стоны, разносит их по ущельям.

Иногда сквозь царящую тишину слышатся медленные шаги часового, расхаживающего по фасу укрепления; но от кого караулит он пост? Кругом огромные сугробы снега образовали неприступную крепость, и ни одно живое существо не проберется через эти снежные завалы.

Светает. Одна за другою начинают золотиться седые вершины, озаряемые холодными лучами зимнего солнца, и представляются эти ледяные великаны памирцам во всем блеске своего величия, как бы улыбаются, приветствуя их с добрым утром.

Прогремел барабан зорю, и все оживилось. По всей крепости забегали солдатики в своих серых полушубках или овчинных тулупах с киргизскими шапками на головах, придававшими им какой-то особенно лихой разбойничий вид. Часть их отправилась с капами за терескеном, этим неизбежным памирским топливом, а некоторые хлопочут около офицерских самоваров, неистово раздувая сапогами плохой, сыроватый уголь. Чайники с солдатским кипяточком и с засыпанной заваркой кирпичного чаю давно уже согреты, и в землянках идет чаепитие.

Но вот раздались из казармы звуки военного оркестра, приятно лаская слух суетящихся шаджанцев, — и здесь, на Памире, сумели русские воины устроить отрядный оркестр. Семнадцать музыкантов на духовых инструментах с турецким барабаном под управлением отрядного адъютанта поручика Осетинского прекрасно исполняют не только марши, но даже целые попурри из различных опер, разнообразя тем скучные зимние вечера.

Около барбета, вокруг пулеметов Максима, столпилась группа солдат, и внимательно слушают они объяснения артиллерийского офицера капитана Баньковского, читающего им наставление для стрельбы из этих орудий.

Заведующий хозяйством хлопочет около цейхгауза, выдавая перед обедом спирт, который ежедневно отпускался нижним чинам в присутствии ротного командира.

Наступило обеденное время, и барабан