— Я не могу получить деньги?

— Нет. Мы не вполне уверены, что они действительно ваши. Они могут принадлежать нескольким не очень крупным инвесторам, которые в праве рассчитывать, что с их сбережениями будут обращаться честно.

Неожиданно, не глядя на фэбээровца и не меняя позы, Марла сказала:

— Вот ведь воровская шайка!

Фэбээровец с сожалением бросил взгляд на ее бедра и встал.

— Прошу прощения, мисс, — произнес он голосом, в котором послышались человеческие нотки. — Это моя работа.

Марла не ответила. Дэнни молчал. Фэбээровец наконец удостоил его взглядом, не то чтобы недружелюбным, просто не очень заинтересованным. Глаза у него были пустыми и невыразительными.

— Не мне судить, виновны вы или нет, мистер Кейден, — заметил он. — Вы выглядите порядочным человеком. Если это действительно так, вам лучше не дергаться. Если вы нарушите обязательство, суд сочтет это доказательством вашей вины. Не выходите из дома, и все будет в порядке. Если вы все сделаете как надо, то и окажетесь на высоте. ФБР предоставит вам услуги адвоката, если вы не можете это себе позволить. — Он внезапно повернулся и улыбнулся Марле, но она все еще смотрела в темное окно. — Если честно, я не могу себе представить, чтобы человек вашего возраста мог оказаться злым гением, как считает КЦБ, — у вас просто недостаточно опыта. Стойте на своем, что бы ни случилось, и вы очистите свое доброе имя.

— Спасибо, — вяло отозвался Дэнни. В последнее время он слишком часто говорил «спасибо» по поводу и без повода.

— Не стоит. — Агент оглянулся на Марлу, пожал плечами и вышел. Хлопнула дверь.

Марла шевельнулась. Она встала и прошла к окну, в которое смотрела в течение всего разговора с агентом. Дэнни решил не анализировать эту перемену. Он благодарно опустился в большое кресло и опустил голову на руки.

Ему пришло в голову, что, похоже, он большую часть жизни провел, съежившись в этом кресле и размышляя, что делать дальше. Но теперь изгибы подлокотников, спинки и сиденья олицетворяли тупик. Он не может уйти и не может остаться.

Может быть, ему удастся убедить хозяина, что причины, по которым он хочет, чтобы Дэнни съехал, менее весомы перед предписаниями ФБР. Но, хотя вероятность успеха этого предприятия была довольно велика, Дэнни отклонил эту мысль. Этот путь вызвал бы еще больше толков среди соседей.

«Вы слышали? Этот мистер Кейден из пять Д водил в квартиру женщину, а теперь за ним пришли из ФБР. Говорят, он не имеет права покинуть здание. Заперся в комнате, вот что я слышала. Я всегда думала, что с ним что-то неладно. Он слишком много читает, а это вредно, быстро можно свихнуться. И с детьми он странно себя ведет. Говорят, он держит пауков. Ни за что бы не въехала в его квартиру. Он коммунист, вот мое мнение. Если нет, то при чем тут ФБР? Если мужчина постоянно ходит, уткнув нос в книжку, это непременно на нем скажется. Из книжек берутся всякие идеи. И даже такой с виду приличный молодой человек не избежал их влияния».

Дэнни поразился, как этот не слишком дружелюбный приговор перерос в яркую, живо возникшую в его воображении картину. Его бессознательное хваталось за соломинку.

Нет, его бессознательное было здесь ни причем. Разговор продолжался, даже после того как он постарался выбросить его из головы.

«Дэвид, закрой дверь хорошенько. Он иногда приходит домой рано и…»

Дэнни догадался, кто говорит: дешевая бабенка, живущая в другом конце коридора. Он в отчаянии схватился за голову. Еще только телепатии ему не хватало!

Но он тут же понял, что уже слишком поздно. В доме знали о ФБР, слухи распространялись со скоростью света. Если бы на Марсе были домохозяйки, и там бы судачили о нем. И подобные сплетни вполне могли вызвать интерес журналистов — само упоминание о ФБР могло привлечь к нему целую толпу писак.

Такого оскорбления ему не вынести: он больше не может так оставаться. И завтра он пойдет к Тодду. Но ему же нельзя выходить. Суд запретил. И КЦБ заморозила его счета…

Дэнни чувствовал себя как крыса в ловушке. Он был в отчаянии от постоянных неудач, на грани ужасного нервного срыва. Голоса исчезли, но голова болела ужасно. Напряжение от попыток справиться со сверхъестественными и непредсказуемыми эффектами истощили его жизнестойкость, и конца этому не предвиделось.

Пси-способности росли в нем, росли, как любой другой талант, увеличивающийся от практики. Дэнни вспомнил, что говорил его учитель музыки двадцать лет назад, когда он с отвращением учился играть на виолончели. «Практика дает совершенство, — говорил он. — Но может также прикончить».

Марла повернулась и посмотрела на него; взгляд ее стал более мягким.

— У тебя неприятности, да? — спросила она. — Похоже, Марла поставила не на ту лошадь.

— Дверь не закрыта, — сказал Дэнни. — Забирай свою ставку и отправляйся домой.

Она тряхнула головой.

— Теперь ты от меня не избавишься, Дэнни. Я остаюсь. Расскажи, что с тобой случилось.

— Ох, ради Бога…

— Нет, только для того, чтобы тебе полегчало. Я не обещаю верить каждому твоему слову, но тебе просто необходимо высказаться.

Дэнни покорно рассказал и про «поисковые трюки», и про выигрыши в лотерее, и про Эмерса, стараясь быть кратким, частично из-за усталости, частично из-за презрения к тому, о чем рассказывал. Он хотел побыстрее закончить, поскольку вся эта предыстория смыкалась с тем, что с ним произошло за последнее время.

— Когда я учился в старших классах, — сказал он вдруг, — моя родня просто помешалась на игре в бридж с пятью мастями. Тогда эта игра на какое-то время захватила всю страну, хотя ни в какое сравнение не шла с канастой. Кроме обычных червей, крестей, треф и бубен, там была еще одна масть — орлы.

— Короны, — перебила его девушка. — Я знаю эту колоду. Однажды я купила одну. Думала, что пятая масть пригодится для карточных фокусов, если бы мне вздумалось ими заняться, но я так ее ни разу и не использовала. Эта масть называется «короны».

— Может быть. Если она называлась «короны», держу пари, что ты купила колоду до бума. Возможно — игра была придумана в Европе, и, когда началось сумасшедшее увлечение ею, какой-то патриот решил, что игра будет продаваться лучше, если назвать пятую масть «орлами». Как бы ее ни называли, долго она не протянула. Я и сам считал, что она лучше подошла бы для покера, но не для строгого покера, а для всяких его сложных разновидностей, в которые превращается покер, когда в игре участвуют женщины. (Кроме этой, подумал он. С первого взгляда он понял, что в этой девушке сосредоточены и покер со старшей и младшей рукой, и джек-пот с возрастанием, и «плюнь в океан»[63]).

— И ты «орел»?

— Точно, я «орел», — подтвердил Дэнни. — Мало чести, сумасшедшая карта в капризной масти. Валет «орлов» собственной персоной; все для всех и ничего для себя.