Я не специалист по творчеству Достоевского, но думается, что некоторые черты путилинского облика и характера писатель воплотил в образе следователя Порфирия Петровича в своем “Преступлении и наказании”. Роль этого следователя лучше всего исполнил Кондрат Яковлев, и наверное, вы помните, что писал по этому поводу прославленный С. А. Юрьев: “Невозможно забыть эти округлые манеры и движения, эти ласковые, такие, казалось, обыденные, житейские интонации… Вся сцена велась им (Яковлевым) как виртуозная игра в кошки и мышки”.

В этом описании актерской игры я невольно ощущаю что-то очень знакомое – от обликов Шерстобитова и его подручного Путилина. На этом позволю себе и закончить.

Иногда будто разматываешь клубок запутанных ниток…

Однажды в герценовском “Колоколе” я встретил упоминание о некоем Политковском. Затем в воспоминаниях пушкиниста П. В. Анненкова наткнулся на это же имя (“три миллиона, украденные Политковским у инвалидов”), причем в комментариях сказано: смотри “Дневник” А. В. Никитенко. Что ж, раскрываю том Никитенко, из записей которого заключаю, что в 1853 году Политковский крупно проворовался, бюрократия столицы пребывала в страхе от множества ревизий, а Николай I выдавил из своей железной души небывало откровенное признание:

– Конечно, Рылеев и его компания никогда бы так со мной не поступили…

Теперь мне интересно знать о Политковском все. Он уже попал в засаду. Логово вора обвешано красными флажками. Капканы на него расставлены. Пройдет год или два, может, даже десять лет, но я уверен, что Политковский непременно станет моей добычей. И он… стал! Первые мои записи о нем относятся к 1957 году, а сейчас на дворе 1974-й1 – вот и считайте, сколько лет ушло на выслеживание этого редкого и крупного зверя.

Отныне о нем можно смело писать! Но прежде скажу два слова, предупреждающих события. Когда историки говорят о “прогнившей эпохе Николая I”, то иногда с этим мнением не все соглашаются. Ведь внешне все обстояло благополучно. На рубежах империи возводились мощные крепости, города отстраивались в камне, флот бороздил океаны, величие России никем в мире не оспаривалось, Брюллов и Пушкин, Глинка и Каратыгины – эти люди творили как раз в эпоху, которую как-то не хотелось бы называть “прогнившей”. Но вот дело Политковского – удивительно сочный мазок на полотне царствования николаевского. На время забудем про императора, отложив в сторону и “политковщину”. Перед нами проплывает сонный и жирный карась – Саввушка Яковлев, с которого и следует начинать эту историю.

Савва Яковлев – миллионер, владелец золотых приисков и заводов. Когда он служил в гвардии, то в год тратил больше миллиона на забавы, причем отец угрожал ему – страшно:

– Вот, скотина безрогая, выдам тебе на год только сто тысяч рублей – будешь кость, как собака, глодать…

Николай I прощал Саввушке все его скандалы, ибо миллионер! Но однажды Савва завернул в кулек дохлую кошку, обвязал ее розами и, придя в театр, щедро бросил этот “дар восхищения талантом” к ногам актрисы Нерейтор, когда она раскланивалась перед публикой. Понюхав розы, заморская дева ощутила и некоторый запашок, отчего тут же упала на сцене в обморок, а Саввушка был отставлен из гвардии.

– Шалить можно, но знай меру, – сказал император…

Великосветский хулиган, окруженный легионом кутил и подхалимов, ничего не ценил – ни людей, ни вещей. Когда цирковая наездница Людовика Сполачинская ушла от него к полковнику Вадковскому, самодур перестрелял из пистолетов драгоценную коллекцию старинного саксонского фарфора. Со своими прихвостнями он поступал бесцеремонно. Однажды черт занес его в парикмахерскую на Невском проспекте, где он, развалясь в кресле, сказал им:

– Вы, огрызки моей судьбы, подождите меня. А ты, куафер, стриги мою башку под самый корень – так, чтобы на ней ничего не осталось. Стриги – не бойся, тысячу рублев дам…

Оболванили его наголо (а надо сказать, что “под нуль” тогда никого не стригли, даже преступникам каторжанам выбривали лишь половину головы). Савва Яковлев оглядел себя в зеркале:

– Ну, огрызки, как вы меня находите?

А что можно сказать человеку, который не ведает счету деньгам? И потому все мерзавцы и мерзавчики дружно восторгались:

– Превосходно! Изумительно! Ах, как вам к лицу…

– Значит, вам такая прическа нравится?

– Очень!

– Если вам понравилась моя прическа, – здраво рассудил Саввушка, – так тут, стало быть, и разговоров лишних не надобно… Эй, куафер! Валяй их всех, как и меня, под самый корень!

Однажды Савва притащил гроб в фотографическое ателье, разлегся в гробу, взял в руки свечку и велел в таком виде снимать его. Дагерротипы “со смертного одра” он разослал по почте сановникам и министрам, все короли Европы и даже президент США получили изображение Саввы Яковлева, лежащего в гробу; кто такой – непонятно, но видно, что умер… Вскоре после этого миллионер вставил пистолет себе в рот и выстрелил. Это случилось в 1847 году.

Даже самые верные его забулдыги не пошли на кладбище провожать покойника, и за пышной траурной колесницей торжественно и одиноко вышагивал невысокий пузатенький господинчик – это и был герой головного процесса, Александр Гаврилович Политковский.

– Смотрите, – указывали на него прохожие с тротуара, – идет русский Монте-Кристо… Вы случайно не знаете ли, сударь, ради чего он плетется сейчас за гробом этого отпетого негодяя?

– А как же! Конечно, знаю. Покойник ему больше миллиона просадил в карты. Оттого Политковский и богат, аки Крез.

– Везет же людям, как поглядишь. Тут играешь-играешь и редко когда полтинник домой притащишь…

Политковский – да! – обыгрывал Яковлева, но, желая заручиться поддержкой на случай аварии в жизни, он тут же проигрывал эти денежки… Кому бы, вы думали? Самому генералу Дубельту, что был правой рукой графа Бенкендорфа. Теперь кое-что уже ясно.

Россию войнами не удивишь, а войны не бывают без жертв, без инвалидов и пенсионеров. В солдаты брали тогда на долгий срок службы. По сути дела, полк становился для рекрута родным домом, а деревня, семья, невеста – все это забывалось. Случись, искалечат на войне солдата – кому он нужен? Вернись он домой, так его там забыли уже здоровым и не станут кормить калеку… Вопрос сложный. На улицу ветерана тоже не выставишь из казармы. Надо как-то устроить его судьбу, чтобы он не стоял с протянутой рукой. А потому для увечных воинов издавна существовали в России инвалидные дома, где их кормили, одевали, снабжали табаком и протезами, и увечные ветераны жили все вместе, вспоминая по вечерам, как “били турку”, как “ходили до Парижу и обратно”. А для обеспечения инвалидов в столице существовал особый “инвалидный капитал”, которым и ведал А. Г. Политковский.

Все в Петербурге знали о его кутежах с Саввой Яковлевым, знали, что он содержит балерину Волкову, осыпая ее бриллиантами, знали, что Политковский задает роскошные балы, которые никак не по карману чиновнику, пусть даже в чине тайного советника. Но при этом в бумажнике Политковского всегда хранилась сильная доза яда! Современник, бывавший в его доме, пишет так: “Несмотря на проявление такого поразительного богатства, конечно, никто не находил забавным останавливаться на соображении источников, из коих оно исходит. Большинство думало, что тут главную роль играли карты…” А император Николай I подозревал всю Россию и всех своих верноподданных.