На следующий день после состоявшегося примирения мы с Генриеттой отправились во Францию, но на борту судна моя дочь внезапно почувствовала себя очень плохо. Я пережила ужасные часы, так как была почти уверена, что это – оспа, которая унесла уже жизни ее сестры и брата. Я велела капитану вернуться в порт и оттуда написала Карлу отчаянное письмо, моля немедленно прислать лучших лекарей. Карл пришел в не меньшее отчаяние, однако оказалось, что судьба милостива к нам: Генриетта заболела не оспой, а корью, так что спустя четырнадцать тревожных дней мы с ней были вновь готовы отплыть во Францию.

Путешествие прошло благополучно, и вскоре мы высадились в Гавре.

Нас ожидала торжественная встреча, но в Париже мы оказались еще нескоро, так как я отказалась ехать через Руан, где, как мне сказали, тоже было отмечено несколько случаев оспы. Я по-прежнему оберегала свою дочь и очень опасалась за ее здоровье.

Я рада была вновь увидеть королеву Анну и выслушать ее теплые приветственные слова. Филипп казался влюбленным в свою красавицу-невесту и очень ревновал ее к герцогу Бэкингему, который настолько привязался к Генриетте, что провожал нас до самого Парижа. Впрочем, нам быстро удалось утишить ревность герцога Орлеанского. Людовик отнесся к нам обеим весьма милостиво и всячески давал понять Генриетте, что неравнодушен к ней. Он был большой дамский угодник и, конечно же, не мог не оценить красоты той, которую когда-то оттолкнул.

К великому огорчению Анны и Людовика, внезапно умер кардинал Мазарини. Я опасалась, что из-за траура свадебные торжества будут отложены, однако этого не произошло. Хотя разрешение на брак от папы (оно было необходимо, потому что жених и невеста находились в близком родстве) пришло в самый день смерти Мазарини, Людовик сказал мне, что приготовления к свадьбе будут идти своим чередом.

Свадьба состоялась в конце марта, и мой дорогой Генри Джермин, получивший от Карла титул графа Сент-Альбанс, присутствовал на ней как доверенное лицо английского государя.

Итак, моя маленькая Генриетта в семнадцать лет стала герцогиней Орлеанской. Конечно, называться королевой было бы куда лучше, но я всегда могла надеяться, что в случае смерти Людовика…

Наконец-то я была счастлива!

Мой старший сын вернул себе отцовский престол, и, казалось, ему ничто более не угрожало. Генриетта же стала третьей дамой Франции, и я могла вздохнуть с облегчением. Я сумела благополучно провести моих детей через все испытания, уготованные им судьбой, и они заняли соответствующее им положение.

Годы неслись мимо меня все быстрее и быстрее. Я чувствовала, что превратилась из участницы самых разнообразных событий в их стороннюю наблюдательницу, и это было очень непривычно и странно.

Генриетта не нуждалась более ни в моих советах, ни в моей помощи. Она быстро превратилась в настоящую светскую даму, и король был влюблен в нее. Я подозревала, что она тоже неравнодушна к нему. Что же до Филиппа, то… откровенно говоря, мы никогда не сомневались, что он будет холоден к своей молодой супруге и предпочтет ей мужское общество. Генриетта отнеслась к этому совершенно равнодушно. Пожав плечами, она закружилась в вихре придворных удовольствий.

Моя дочь, казалось, никогда не уставала. Она с радостью сочиняла множество балетов и всегда участвовала в них, ибо танцевала превосходно. Ее новая жизнь очень нравилась ей. Она привыкла к поклонению и с неизменной благосклонностью выслушивала комплименты. Цвет ее лица сравнивали с жасмином и розами, а перед взглядом ее огромных голубых глаз не мог устоять ни один мужчина. Людовик просто обожал ее и слушался во всем, так что маленькая королева начала ревновать и в конце концов пожаловалась свекрови. Анна всегда ненавидела семейные склоки и потому пришла ко мне посоветоваться относительно поведения Генриетты.

– Ей не стоит постоянно находиться подле короля, – мягко заметила Анна. – Это место королевы.

Я согласилась со своей собеседницей, хотя в душе была горда тем, что моя девочка превратилась в первую красавицу французского двора. Я пообещала Анне переговорить с Генриеттой, но предложила ей со своей стороны предостеречь короля.

В это время Генриетта и впрямь играла в жизни Людовика главную роль, как – я была уверена – и он в ее. Как же мне было обидно, что они не стали мужем и женой! Ведь они являли собой поистине идеальную пару. Про них начали даже говорить:

– Где король, там и принцесса.

Она была очень счастлива, и счастье ее было тем больше, что она помнила, как много лишений ей пришлось перенести. Теперь ее брат стал королем Англии, а она была любима королем Франции. Моя дорогая дочь была очень привязана к этим двум самым могущественным мужчинам Европы.

Благодаря Генриетте при французском дворе распространилось увлечение музыкой и поэзией. Она покровительствовала Люлли,[70]и Людовик сделал его придворным музыкантом. Все стали дружно восхищаться творениями великого Мольера[71]и Мадлен де Скрюдери,[72]и это тоже было заслугой Генриетты.

Когда она забеременела, многие, разумеется, стали намекать на то, что тут не обошлось без Людовика, но я слишком хорошо знала свою дочь и была уверена, что ребенка она ждет от Филиппа. Генриетте, как и мне, нравилось, когда за ней ухаживают, но дальше этого дело не шло. Я тоже не очень любила то, что называла «этой стороной брака», но никогда не забывала о своем супружеском долге и потому исправно рожала Карлу детей. Так что Генриетта наверняка оставалась верна мужу.

Беременность у нее проходила тяжело. Я забрала ее к себе в Пале-Рояль. Людовик навещал ее. Дабы избежать сплетен, мы устроили так, что его постоянно видели в обществе одной из придворных дам Генриетты, как будто он приходил вовсе не к моей дочери. Это была неприметная хромоножка по имени Луиза де Лавальер. Конец этой истории известен всем.