— Пусть Володя к нам юнкером в полк поступает! Из такого атлета прекрасный юнкер выйдет.

В сентябре 1871 года Володя на законных правах облачился в мундир вольноопределяющегося: с галунами на рукавах и воротнике, на погонах белели поперечные басончики. Это было время военных реформ, и юнкеров переименовывали в вольноопределяющихся.

Началась жизнь солдатская. В пять утра дневальный подавал голос:

— Шестая рота, вставай!

Барабанщик играл утреннюю зорю. Начинались умывание, одевание, завтрак. Потом шла учеба фронтовой службе, словесности, гимнастике, ружейным приемам, маршировке. Фехтовались на штыках. Это занятие требовало выносливости. Учились меткой стрельбе. Проштрафившихся солдат пороли розгами.

Гиляровский, несмотря на юный возраст, отличался силой и ловкостью, смекалкой и дисциплинированностью. Он был лучшим строевиком. Командир полка назначил Гиляровского взводным, занимал он и должность фельдфебеля. Пробыв в военном обучении два года, Володя был отличен: он удостоился чести быть направленным в Московское юнкерское училище, располагавшееся в роскошном дворце в Лефортове.

Здесь учение было поставлено отлично.

Но сделал Гиляровский доброе дело и был за него наказан. В день своего рождения, 26 ноября, был он в увольнительной. Зашел вечерком, перед самым возвращением в училище, в городской сад и здесь получил «подарок» — он наткнулся на подкинутого ребенка.

Время увольнительной кончалось, и Володя с ребенком явился прямо в училище. У начальства при виде младенца глаза на лоб полезли. Что-то, вероятно, было и другое, ибо спасителя младенца ни с того ни с сего отчислили в полк «по распоряжению начальства без указания причины».

Вернувшись в полк, Володя вскоре подал рапорт об отставке. Заговорило оскорбленное самолюбие, а больше того — желание новых неизведанных ощущений. Он решил при случае поплавать матросом, увидать свет.

Начались новые приключения.

К отцу возвращаться Володя не мог — не позволяла гордость. Зато написал ему письмо: «Поступаю в цирк».

Цирка не было, денег не было, крыши над головой — тоже. Ходил, обивал пороги магазинов, контор, гостиниц, все искал место «по письменной части». В ответ звучали лишь отказы, а то и дерзости:

— Шляются тут всякие…

Наконец повезло. На окраине города, в Лефортовской военной прогимназии, бывшей прежде школой кантонистов, Гиляровского приняли на работу: «дрова колоть, печи топить, за опилками съездить на пристань, шваброй полы мыть».

Жизнь открывала новую страницу.

Для начала было неплохо: Володю досыта накормили, дали угол. Наутро, соскучившись по работе, тер шваброй гимнастический зал.

А дальше — очередное приключение. Закончив уборку, Володя решил воспользоваться пустовавшим залом. Он вспрыгнул на высокую гимнастическую перекладину и стал крутить «сан-туше», или, проще говоря, «солнышко». Затем при соскоке лихо выполнил сальто-мортале и четко приземлился, вполне довольный собой.

И вдруг… вдруг в зале раздались бурные аплодисменты. Оказывается, на занятия пришла группа учащихся, а Володя, увлекшись турником, их не заметил — мальчишек, глядевших на него с неподдельным восторгом:

— Вот это дядька! А ну-ка еще!

Слух о замечательных гимнастических способностях нового уборщика моментально разнесся по гимназии.

— Не уборщик, а настоящий циркач! — с восторгом повторяли учащиеся.

«На другой день во время большой перемены меня позвал учитель гимнастики, молодой поручик Денисов, и после разговоров привел в зал, где играли ученики, и заставил меня проделать приемы на турнике, и на трапеции, и на параллельных брусьях; особенно поразило всех, что я поднимался на лестницу, притягиваясь на одной руке. Меня ощупывали, осматривали, и установилось за мной прозвище:

— Мускулястый дядька.

Денисов звал меня на уроки гимнастики и заставлял проделывать разные штуки.

А по утрам я таскал на себе кули опилок, мыл пол, колол дрова, вечером топил четыре голландские печи, на вьюшках которых школьники пекли картошку…

Никто мне, кажется, не помог так в жизни моей, как Китаев своим воспитанием. Сколько раз все его науки мне вспоминались, а главное, та сила и ловкость, которую он с детства во мне развил.

Вот и здесь, в прогимназии, был такой случай. Китаев сгибал серебряную монету между пальцами, а мне тогда завидно было. И стал он мне развивать пальцы. Сперва выучил сгибать последние суставы, и стали они такие крепкие, что другой всей рукой последнего сустава не разогнет; потом начал учить постоянно мять концами пальцев жевку-резину — жевка была тогда в гимназии у нас в моде, а потом и гнуть кусочки жести и тонкого железа…

— Потом придет время, и гривенники гнуть будешь. Пока еще силы мало, а там будешь. А главное, силой не хвастайся, знай про себя, на всяк случай, и никому не рассказывай, как что делаешь, а как проболтаешься, и силушке твоей конец, такое заклятие я на тебя кладу…

В последнем классе я уже сгибал легко серебряные пятачки и с трудом гривенники, но не хвастался этим. Раз только, сидя вдвоем с отцом, согнул о стол серебряный пятачок, а он просто, как будто это вещь уж самая обыкновенная, расправил его, да еще нравоучение прочитал:

— Не делай этих глупостей. За порчу казенной звонкой монеты в Сибирь ссылают».

Но вновь вмешался в жизнь Володи случай (ох, сколько в его богатой приключениями судьбе этих самых случаев!). Из гимназии пришлось бежать, ибо туда прибывал бывший взводный Гиляровского, не любивший его.

На прощание потешил атлет своих поклонников цирковыми приемами, вплоть до сальто-мортале, поучил их новинке — ходьбе на руках, согнул на память серебряный гривенник — и ходу… Без паспорта, без денег.

После различных опасных приключений попал он на белильный завод — страшное место для всех пропащих людей, которые там быстро теряли остатки здоровья. И тут по удивительному стечению обстоятельств он познакомился и моментально сдружился с…

Впрочем, вот как сам описывает своего нового приятеля Гиляровский:

«Со мной рядом сидел… огромный старик, который сразу, как только я вошел, поразил меня своей фигурой. Почти саженного роста, с густыми волосами в скобку, с длинной бородой, вдоль которой двумя ручьями пробегали во всю ее длину серебряные усы…

Я любовался сухой фигурой этого мастодонта. Широкие могучие кости, еле обтянутые кожей, с остатками высохших мускулов. Страшной силы, по-видимому, был этот человек».

Вскоре старик оказался в больнице и умер. И вот тогда Володя узнал, что это был… знаменитый атаман Репка.

Жизнь не унималась. Попал с началом навигации Володя в Казань. До отхода парохода оставалось свободное время. Молодой человек тихо-мирно прогуливался по старинному городу. В кармане приятной тяжестью лежал кошелек с деньгами, плечи обтягивала новая поддевка и красная рубаха.