Я вспомнила себя взрослой карсой, по приказу Беша вонзающей клыки в горло человека. И утробное рычание, с которым я позже лизала солёную кровь поверженного врага…

Я вспомнила себя карсой-подростком, которая бросилась на человека без приказа Хозяина. И даже вопреки запрету Хозяина. На приезжего южанина, которого звали Сишар…

Мне было двенадцать кругов, но я ещё не стала взрослой. Настоящая карса, дикий лесной зверь, взрослеет за каких-нибудь три-четыре круга. У карсы весь жизненный срок — кругов двадцать, от силы двадцать пять. А я, оборотень, в свои двенадцать была шаловливым котёнком.

И у меня был друг.

Вообще-то я с котами не дружила. Или они не дружили со мной, это как посмотреть. Кошки вообще редко дружат с себе подобными. Общаются — да, но не дружат. Я считала их ограниченными и самовлюблёнными, и безжалостно гоняла со всех мест, где нравилось бывать мне. Из уютного уголка за задним крыльцом, например. Или с крыши сарая.

Но полосатый котёнок, приблудившийся к нам во двор, мне понравился. Он был такой весёлый и беззаботный, он так безоговорочно признавал моё старшинство — но при этом совсем меня не боялся…

У Тури-девчонки друзей среди окрестной детворы не было. Беш чуть ли не с колыбели вбивал мне в голову, что я должна держаться в стороне от людей и помалкивать — если хочу выжить. А вот Тури-карсе повезло. Ей достался полосатый друг, с которым можно было носиться по двору, играть в прятки, катать мяч, ловить мышей в сараях и валяться за крыльцом. Чем мы и занимались самозабвенно все синие дни напролёт. Кроме тех часов, которые Беш посвящал моей дрессировке.

Я была счастлива и не думала о будущем. Я вообще в том возрасте думала редко. И в человеческом воплощении, и, тем более, в зверином.

А потом в доме Беша появился чужой человек Сишар.

Это был плохой человек. От него исходил запах опасности. И я прекрасно поняла, почему Хозяин велел мне вести себя тихо. Я с самого утра укладывалась в лопухах под забором и выходила оттуда, только если Беш звал меня. Я-то поняла, но вот котёнок никак не мог взять в толк, что со мной стряслось. Он смотрел на меня прозрачными глазами и вопросительно мяукал. Я сворачивалась в клубок и всем своим видом старалась убедить его, что нам надо оставаться здесь. Иногда приятель взбирался ко мне на спину и послушно засыпал, а иногда недовольно поводил хвостом и отправлялся восвояси.

Так продолжалось несколько дней. Однажды вечером Хозяин свистнул меня из лопухов, взял за ошейник, и мы отправились на задний двор. Сишар был там. Днём к нам заходил оружейный мастер, и Сишар купил у него метательные ножи, а теперь решил их испробовать. А, может, он хотел похвастаться перед Бешем, как мастерски он владеет этим оружием.

Сишар бросал ножи действительно отменно. С закрытыми глазами, через плечо, в кувырке — из любого положения он направлял нож в круг, нарисованный углём на стене сарая. Хозяин сдержанно хвалил мастерство Сишара. Я томилась и зевала. Наконец гостю надоело откалывать щепки от стены, и он сделал знак слуге, чтобы тот забрал ножи.

И в эту минуту на задний двор выскочил полосатый котёнок. Может быть, он искал меня. А, может быть, забежал сюда просто так. Завидев меня, он радостно бросился к нам.

Сишар встрепенулся и выхватил у слуги нож.

— Спорим на рыжую девчонку — я в него попаду! — обратился он к Бешу.

Хозяин натужно засопел, собираясь отвечать. Но чужак не ждал ответа. Он легко и плавно взмахнул рукой.

Острая сталь пригвоздила к земле маленькое полосатое тельце. Котёнок запищал жалобно и пронзительно. И почти мгновенно умолк. Нож разрубил ему позвоночник. Глаза котёнка остекленели. Только задние лапки ещё продолжали подёргиваться.

А человек, походя отобравший жизнь у маленького существа, нагнулся над ним и придавил ногой трупик, чтобы выдернуть вошедший глубоко в землю нож. И выпрямился с довольной улыбкой, обтирая нож о голенище сапога.

Я прыгнула.

— Не смей! — крикнул Беш. — Нельзя!

Я целилась когтями в лицо чужака, но промахнулась и вцепилась ему в шею. Сишар не устоял на ногах, и мы покатились по земле. Я видела совсем близко его перекошенное яростью и болью лицо, я чувствовала, как струится из-под моих когтей горячая кровь. Я зарычала. Я раскрыла пасть, чтобы сомкнуть клыки на его горле.

Но человек был опытным бойцом, а я — нет. Сишар извернулся так, что я оказалась внизу, и взмахнул ножом. Стальное остриё летело мне прямо в глаз. В последний миг я увернулась, и нож вспорол мне кожу над глазом, а потом ударил в висок. Хрустнула кость. Я не почувствовала боли — только слепящую ненависть.

И синий вечер для меня померк.

Назавтра, когда я очнулась целой и невредимой, Сишара в нашем доме не было.

В тот же день Беш стал учить меня нападать на человека.

Я пришла в себя, стоя на коленях и привалившись лбом к гладкому камню. На джерховом рисунке снова ничего нельзя было разобрать. Я оперлась о валун и поднялась на ноги. Ноги дрожали.

Я потёрла висок привычным жестом. Ну вот, теперь я знаю о себе всё. И мне не в чем упрекнуть того зверя, которым я была девять кругов назад. Разве что в том, что он не сумел прикончить Сишара.

Тури-человек тоже бросилась бы на южанина — и, надо полагать, с гораздо меньшим толком. Хотя той девчонке, которой я была девять кругов назад, полосатый котёнок был незнаком. Он не оставил следа в моей человеческой памяти, в памяти четтанских дней.

— Бедный безымянный котёнок… — пробормотала я. И поправила метательные ножи в наручах.

Вполне возможно, Сишара уже нет под солнцами. Но если он ещё жив, я его найду. И неважно, встретимся мы с ним синим днём или красным. Я — это всегда я.

За спиной у меня зашуршало. Это Корняга пытался самостоятельно слезть с коня. Он висел на стремени и был похож на запутавшееся в упряжи воронье гнездо. Только вороньи гнёзда не дрыгают ветками.

Я подошла к Ветру, молча пересадила корневика себе на плечо, подтянула подпругу и вскочила в седло.

— Вперёд, Ветер!

Второй из хорингских путевых Знаков остался позади. Жеребец нёсся вскачь по равнине, и поднявшийся Четтан снова грел мне макушку.

— Что ты делала столько времени у этого камня? — нарушил молчание Корняга. — Одинец вот тоже вчера на него смотрел. То с одного бока заглядывал, то с другого. Ползал вокруг и смотрел попеременно.

— А ты, что ли, ничего там не видишь? — удивилась я.

— Ничего, — проскрипел Корняга. — Камень и камень.

Вот так штука! Оказывается, хорингские картинки не всем видны. Если пенёк не врёт, конечно. Корняге соврать проще, чем собаке гавкнуть.

И тут я вспомнила, что давно хотела кое-что спросить у корневика, но никак не получалось. Не до того было. Почему-то всегда находились дела поважнее.