— А-а… Хороший конюх, подходящий человек.

— Где он? — начальник почти кричал.

— Ты слишком возбужден из-за простого наемного слуги, человека совершенно незначительного. И тон твой мне не нравится.

— Где он?

Начальник схватил меня за руку повыше локтя.

Резким движением высвободив руку, я отступил и положил ладонь на меч.

— Если тебя не научили, как обращаться к гостю, — сказал я, — то могу преподать тебе этот урок…

Мгновенно я был окружен нацеленными на меня пиками, но прежде, чем кто-нибудь сделал следующее движение, чей-то голос произнес:

— Приведи Ибн Ибрагима в мои покои, Абдул.

Начальник резко отвернулся, лицо его окаменело от ярости. Копейщики сомкнулись вокруг меня. Если прежде я ещё на что-то рассчитывал, то это окончательно убедило меня, что я в плену.

Едва начав свою попытку, я уже погиб. Впрочем, погиб ли? Ни один человек не погиб, пока он ещё жив.

Но этот голос!..

Меня вдруг словно ударило. Этот голос был мне знаком! Кто же это? Не Синан, потому что его я ещё не встречал…

Помещение, куда меня привели, было вытянуто в длину. В конце его находился низкий стол. Двое стражников стояли у дверей, ещё по одному — у каждого конца стола.

Никто не пытался отобрать у меня оружие; впрочем, я не мог определенно сказать, как стал бы реагировать, если бы кто-то предпринял такую попытку.

Пока меня вели, я держал глаза и уши открытыми. Где-то поблизости был мой отец, и где-то тут находился потайной ход, по которому можно было попасть в таинственную долину среди гор. По крайней мере, так говорили.

Опустилась тьма. Когда я усаживался, то услыхал грохот закрываемых ворот и цокот лошадиных копыт по мощенному камнем двору.

Нашли ли они Хатиба? Если я его хорошо знаю — нет, не нашли. Имея запас времени в начале, теперь он уже укрылся, причем неподалеку.

Но каждый раз, возвращаясь к лугу, он будет подвергаться опасности.

Во мне нарастало отчаяние. Что я смогу сделать? Куда бы я ни обращал глаз, повсюду были стражники, тощие и свирепые люди, фанатично преданные Старцу Горы.

Открылась дверь, вошел человек и остановился в тени. Он стоял, присматриваясь ко мне.

— Давно не виделись, Кербушар.

Вот и конец моей личине. С этой фразой Ибн Ибрагим умер.

Потом он вышел на свет, я же сделал полшага вперед — и остановился, окаменев от изумления.

Махмуд!..

Однако это был уже другой Махмуд, он изменился. Он погрузнел, черты лица огрубели, взгляд стал жестче.

— Да, — согласился я, — времени прошло много.

Он жестом пригласил меня сесть, я скрестил ноги и уселся на подушку, тщательно устроив меч так, чтобы рукоять была у меня под рукой. Он заметил это — и усмехнулся.

— Меч тут бесполезен, Кербушар. У меня тысяча вооруженных воинов. Ты и пошевелиться не сможешь, если я того не пожелаю.

— А я так думал, что ты на службе у принца Ахмеда…

— У этого дурака! Он меня прогнал.

— А что же ты такого наделал? Попытался подступиться к Азизе?

У него по лицу пятна пошли от гнева, и я понял, что угадал. Махмуд верил, что она флиртовала с ним, когда узнала меня тогда, в Кордове…

Тогда он был человеком тщеславным, слабым. Теперь он стал старше, неизмеримо сильнее, однако тщеславен по-прежнему… а может быть, и слаб по-прежнему.

— Теперь это неважно, — произнес он самодовольно, — они мертвы.

— Мертвы?!

Его зубы оскалились в гримасе, которая должна была обозначать улыбку, но слишком в ней было много ненависти:

— Я убил их. Сначала принца Ахмеда… это было сделано на улице, отравленным кинжалом.

То, что Махмуд злопамятен, я знал хорошо, но что он мог опуститься до такой мерзости, мне все же не верилось. Это показывает, как много мне ещё предстояло узнать о человеческой природе… Или о нечеловеческой природе. Судя по тому, как изменился Махмуд, и по моему собственному положению, мне лучше пересмотреть свои мысли — и немедленно.

Осторожность… я должен быть предельно осторожен.

— Ты можешь отдать приказ убить человека? Или ты дал Синану повод для его убийства?

— Аль-Завила может приказать убить любого, — холодно глянул он на меня, — кого угодно.

— А кто это — аль-Завила?

Он снисходительно улыбнулся:

— Аль-Завила — это я.

Махмуд — аль-Завила?!

Надеюсь, в моих глазах не отразилось ничего.

— Ты слыхал обо мне?

— Ничего существенного, — ответил я. — Только имя это упоминается то там, то здесь. Когда говорят об Аламуте, всегда всплывает твое имя.

Я видел, что он доволен. Этот человек всегда был тщеславен. Стоит запомнить…

— Ты знаешь, почему ты здесь оказался?

— Мне сказали, что со мной желал поговорить Синан…

Я замолчал, ошарашенный внезапной мыслью: да знал ли Синан вообще, что я в крепости? Конечно, в пределах слышимости здесь должны быть шпионы…

— Я алхимик и врач. Я надеялся побеседовать с ним, ибо его интересы широко известны.

Махмуд неприятно улыбнулся:

— Его нельзя беспокоить из-за таких, как ты. Он не знает, что ты здесь. На самом деле это я заманил тебя сюда по особой причине, потому что ты — лекарь и хирург… В конце концов, — на лице его появилась теплая улыбка, — мы можем быть друзьями, разве нет? У нас с тобой было много интересных, хороших бесед, и мне порой не хватает их…

На миг я чуть было не поверил ему. Да, у нас было множество долгих бесед, очень много бесед обо всех вещах, о которых разговаривают между собой молодые люди, имеющие какие-то мысли в голове. Его бедой всегда было, что он хотел знать, но не хотел преодолевать трудности учения.

— Ты мог бы быть здесь полезен. А что касается Синана, то он занят другими делами.

— Мне было бы это по душе, — заметил я, — место это интересное.

— Это самая сильная крепость на земле, — похвастался он. — Никто не в силах её захватить. Многие пытались; был один такой, который вел свое войско, чтобы уничтожить Аламут, но однажды утром он проснулся и обнаружил рядом со своей постелью вонзенный в землю кинжал. Этим кинжалом была приколота записка, которая напоминала ему, что так же легко кинжал мог оказаться и у него в сердце. И он увел свои войска туда, откуда они пришли.

— Мне все же хотелось бы увидеть Синана.

Он жестом отмел эту мысль:

— Он слишком занят. Ты — моя забота, и только моя.