– Бабушка, я хочу когда-нибудь выглядеть так, как ты!

В ответ на это она снова засмеялась:

– Проживи столько же, внучка, и твое желание исполнится. А теперь идем на суд царя Соломона и расшевелим этих унылых людей, для которых день тянется нескончаемо долго!

– Да, – сказала я и поднялась, бережно держа веретено, – идем на суд царя Соломона.

Когда я, стоя за кедровыми колоннами отцовского зала суда, попросила доложить обо мне, царский глашатай посмотрел на меня так, словно увидел впервые. Он застыл на месте, как жена Лота.

– Объяви, что я хочу предстать перед судом, – повторила я, – или я войду и сама о себе объявлю.

От этих слов он очнулся и поспешил к трону. Но вместо того, чтобы объявить обо мне, как я просила, он, встав на колени, тихо заговорил с писцом. Отец сидел прямо, не изменившись в лице. На своем троне рядом с ним молча ожидала царица Савская.

Отец произнес установленную фразу:

– Кто пришел, чтобы предстать перед царским судом?

Писец ответил:

– Царевна Ваалит пришла, чтобы предстать перед царским судом, о царь.

И я двинулась вперед, стараясь идти ровным шагом и не отводить глаз от отца.

Остановившись перед Львиным троном, я поклонилась, ожидая. Я знала, что справлюсь со своей задачей. Очередь была за отцом.

Соломон

– Кто пришел, чтобы предстать перед царским судом? – спросил Соломон.

С привычной скукой он ожидал следующего просителя. «Несмотря на то что Билкис рядом, кажется, что этот день никогда не кончится. Неужели все жители моего царства сговорились приходить к моему трону и ругаться?»

Вместо того чтобы ответить на ритуальный вопрос, глашатай подбежал к ступеням, ведущим к тронному возвышению, и начал торопливо шептаться с писцом. Слышалось змеиное шипение. Казалось, писец потрясен до глубины души, словно его осыпали не словами, а ударами. Соломон начал беспокоиться, но вместе с тем почувствовал любопытство.

– Так кто же пришел? – снова спросил Соломон и услышал, как царица рядом затаила дыхание.

Он окинул взглядом весь огромный зал и увидел, что у высоких бронзовых дверей ожидает женщина в багряных одеждах и серебристом покрывале. Она гордо и прямо стояла под взглядами мужчин, собравшихся при дворе.

А потом она пошла вперед, плавно и уверенно. «По-царски». Она вышла из тени колонн на освещенную середину зала, подняла руки и откинула покрывало. И Соломон встретился глазами с дочерью.

В душе вспыхнул мимолетный гнев. Как она посмела выставить себя напоказ? Но Соломон обуздал свой порыв. Все мужчины и женщины в царстве имели право прийти к царю на суд, чтобы получить мудрое и справедливое решение. Разве не этим гордо хвастался царь Соломон? «Неужели моя дочь заслуживает справедливости меньше, чем блудница?»

Билкис протянула руку и осторожно опустила ее на большую, отлитую из золота львиную голову, на которой лежала его рука. Его она не коснулась. Возмущенный царский писец стоял перед троном.

– Кто пришел, чтобы предстать перед царским судом? – в третий раз спросил Соломон.

Он говорил твердо и спокойно, ничем не выдавая бушевавшего в душе урагана.

– Царевна Ваалит пришла, о царь, – ответил писец, собравшись с силами.

Он не так хорошо владел собой, как Соломон, и в его голосе ясно слышалось возмущение.

Ваалит пересекла весь длинный зал, тени и свет, и наконец подошла к подножию трона. Потом остановилась и поклонилась. И выпрямилась, молча ожидая с высоко поднятой головой.

Ее лицо оставалось спокойным, она владела собой, не покоряясь гневу или горечи.

Соломону стало теплее на душе от гордости за это огненное создание, которое он сотворил. Он знал, что никто из его сыновей не пылает и вполовину столь ярко и горячо. Он кивнул, приветствуя дочь, и обратился к ней:

– Царевна Ваалит, что привело тебя к царю?

– Я пришла просить царя о решении.

Голос Ваалит звучал твердо и спокойно, как будто ей и раньше приходилось говорить в полном людей зале.

– Каждый мужчина или женщина может прийти к царю и попросить его о решении.

Соломон уже знал, чего попросит дочь. Он только не знал, как ей ответить. Но оставить ее без ответа он не мог. Без мудрого и честного ответа.

– Ты пришла к царю. Говори.

Она сложила руки на груди и поклонилась еще раз.

– Я благодарю царя, своего отца, за его доброту и прошу его отпустить меня вместе с царицей Юга, чтобы я могла править Савой после нее.

Настала тишина, такая глубокая, что Соломон слышал шорох покрывала дочери. Рядом с ним Билкис хрипло вдохнула спертый воздух и тоже застыла, ожидая, что теперь скажет Соломон Премудрый.

– Этого ты просишь у царя?

– Да, царь мой и господин. Этого я прошу.

Время тянулось долго. Солнечный свет, проникавший наискосок в высокие окна под крышей, заливал зал янтарем, и казалось, что весь мир застыл в ожидании его ответа.

– А если царь не даст тебе того, о чем ты просишь?

Дочь твердо посмотрела на него:

– Тогда мне придется уехать без царского согласия и без отцовского благословения, хотя они мне и нужны.

«Ну что, Соломон? Действительно ли ты такой мудрый и справедливый, как все утверждают? Или ты тоже из тех, чьи клятвы ничего не стоят, когда выполнять их становится слишком тяжело?» Он повернул голову и взглянул в спокойные глаза царицы. Она бы не стала вмешиваться, несмотря на собственные желания. «Это решение я должен принять сам».

Но он уже понял, что проиграл. Даже если он силой заставит Ваалит остаться, она больше ему не принадлежала. «Зачем удерживать ее, если сердце ее не здесь?»

«Но, перед тем как отпустить ее, я должен задать еще один вопрос. И если она не сможет ответить…»

Если царевна Ваалит не сможет ответить на последний вопрос царя Соломона, она никогда не сможет стать царицей Савской.

Песнь Ваалит

Смотревшие на меня в тот день рассказывали, что я стояла перед троном царя Соломона со спокойным лицом, гордо, с высоко поднятой головой. Что мой голос звучал ясно и твердо. Конечно, так все выглядело для них. Но я чувствовала свое тело и знала, что у меня дрожат руки (поэтому я сцепила их перед собой), что кровь толчками бьется под кожей, что мой голос – слишком слабый и высокий – доносится словно издалека.

Но я помнила, зачем пришла и что нужно делать, и я выполняла все данные себе обещания. Никаких загадок и хитростей. Никакого коварного принуждения к клятвам, которые связали бы моего отца против его воли. «Нет, отец, я ничего не прошу для себя. Мне нужен лишь один дар: поклянись царице Савской, что дашь ей все, чего она пожелает…»