Теперь у нее не было денег, чтобы постоянно красить во­лосы, ушел в прошлое и маникюр дважды в неделю. Волосы стали длиннее, корни черные, макияж небрежен после дол­гого рабочего дня. О былой Кирстен напоминали только рос­кошная сумка из леопарда и огромное обручальное кольцо, которое Патрик не попросил вернуть.

– Как дела, сестренка? – спросила она, наливая себе чаю. – Что ты сегодня вечером делаешь? Я подумала, заеду, может, мы с тобой в кино сходим.

Эмма сдержалась и не сказала, что свое свободное время Кирстен вполне могла бы посвятить уходу за матерью. Это было бы несправедливо. В конце концов, у них с Питом ведь тоже своя жизнь, а Кирстен тосковала, после того как ее брак распался. Она теперь не могла позволить себе ничего из тех развлечений, к которым привыкла раньше. Она вела доволь­но одинокую жизнь и стала часто приезжать к Эмме с Питом, привозя новые видеокассеты и чипсы.

– Мы ничего не планировали, – сказала Эмма. – Пит работает допоздна, я даже ужина не готовила, закажем что-нибудь на вынос. Если хочешь, присоединяйся.

– Ага, – сказала Кирстен, – наверное.

Когда мать поела, Эмма повела ее наверх, чтобы заняться сложной процедурой переодевания блузки. Анна-Мари нена­видела переодеваться, и стоило Эмме расстегнуть одну пуго­вицу, как она начала орать, отбиваясь так, будто ей делали больно.

– Джимми! – жалобно взывала она. – Вели ей пере­стать!

– Мам, – сказала Эмма как можно спокойнее, уверты­ваясь от ударов, – мы только сменим блузку. Ты же не лю­бишь носить одежду в пятнах…

– Джимми! – завопила мать еще громче. «Интересно, где эта клятая Кирстен, когда она так нужна?» – подумала Эмма.

– Джимми, Джимми, Джимми…

Хлопнула входная дверь, и раздались тяжелые шаги по лестнице.

– Что ты с ней делаешь? – прорычал Джимми О'Брайен, появляясь в дверях с грозным лицом.

– Джимми! Джимми! Помоги мне!

– Я здесь! – заорал он, пытаясь обнять жену, но она на­чала вырываться. – Что ты с ней сделала? – набросился он на Эмму.

Эмма, уставшая за полдня возни с матерью, без сил опус­тилась на кровать.

– Ничего, – тупо сказала она. – Просто пыталась сме­нить ей блузку, она запачкала ее за ужином.

– К черту проклятую блузку! – крикнул Джимми.

И тут что-то в Эмме оборвалось. Она отпросилась на пол­дня в офисе, чтобы отец мог проработать целый день, зато накануне ей пришлось засидеться допоздна. К тому же мате­ри удалось вылить целую бутылку чистящего средства для ту­алета на лестницу, и уборка заняла долгое время.

– Блузка – это очень важно, – сказала она спокойно и тихо, чтобы еще больше не расстраивать мать. – Маме нра­вится выглядеть хорошо. Она всегда придавала этому боль­шое значение. Беда в том, что я не умею менять одежду на такой больной, как мама. Это может сделать только опытная сиделка.

– Послушай меня… – попытался перебить ее Джимми. Но Эмма встала и молча вышла из комнаты, не обращая внимания на требования отца немедленно вернуться. Кирстен подслушивала внизу у лестницы.

– Похоже, ты уходишь?

Эмма мрачно кивнула.

– Подожди, я с тобой!

В машине Эмма долго молчала. Начинала дико болеть го­лова. Ей хотелось закричать на саму себя за то, что снова ока­залась трусихой, не посмела сказать своему проклятому отцу, что он может сделать со своей грубостью, дурным характером и неблагодарностью за ее усилия помочь. Элионор явно огорчится.

– Ты выглядишь несчастной, – заявила Кирстен, эле­гантно выскальзывая из машины с неизбежными чипсами и огромной плиткой шоколада. – Надеюсь, ты не собираешься звонить папе и извиняться за то, что ушла, не дав ему дору­гаться? Он терпеть не может, когда публика разбегается, если он только что разогрелся для хорошей ссоры. Ты плохая де­вочка.

Эмма слабо улыбнулась.

– .Сегодня я собираюсь устроить себе выходной. Готова посмотреть любой ужасный фильм, который ты притащила, и съесть кусок пиццы.

Пит бросил взгляд на напряженное лицо Эммы и сразу же возвестил, что они идут куда-нибудь ужинать.

– Плевать на деньги, – сказал он, обнимая Эмму. – Тебя надо развеселить.

Они пошли в маленький итальянский ресторан, где ели спагетти, запивая еду прекрасным красным вином, и закон­чили трапезу рюмками граппы, которой их угостил хозяин заведения. Кирстен весь вечер кокетничала с ним, он раста­ял, подвинул к ним стул и смотрел на Кирстен коровьими глазами.

Когда Эмма, пошатываясь, возвращалась к столику после посещения дамской комнаты, она услышала разговор между Кирстен и Питом, которые ждали счета.

– Знаешь, иногда мне хочется набить ему морду, , – гово­рил Пит с необычной для него злостью. – Когда я вспоми­наю, сколько времени Эмма проводит с матерью, делает там все, черт побери… Ради нее я всегда молчал – считал, она вполне обойдется без еще одного наглого босса в своей жизни. Но когда-нибудь я обязательно скажу твоему отцу, что я о нем думаю!

– Из-за меня не отказывай себе, – беспечно сказала Кирстен. – Уж я ему цену знаю. Но дело в том, что Эмма должна воспротивиться ему сама. Не понимаю, почему она этого не сделала много лет назад.

Несмотря на вино и граппу, Эмма снова почувствовала себя несчастной. Алкоголь не в состоянии ей помочь. Она должна все сказать отцу. Но ему так много приходится сей­час переживать, что слишком жестоко еще ей ссориться с ним. В конце концов, не его вина, что у нее не хватило сме­лости остановить его много лет назад. А сейчас не время.

– Может, мне подольше посидеть в туалете, чтобы вы могли обо мне поговорить? – спросила она, подходя к столу и целуя Пита в лысину.

– Прости, радость моя, мы говорили только о вашем чертовом папаше, – виновато сказал Пит. – Я знаю, ты не хочешь, чтобы я вмешивался, но он не имеет права так с тобой обращаться. Ты для него вроде служанки, и я больше не стану это терпеть.

– Ох, Пит, – вздохнула Эмма, – у бедного папы сейчас столько забот. Не надо ничего говорить. Я сама, хорошо?

Кирстен и Пит одновременно пожали плечами.

На следующий день Эмма очень неохотно поехала к ро­дителям. День выдался солнечным, на небе ни облачка. Как раз в такие дни они с Питом любили сидеть в своем садике величиной с носовой платок, греться на солнышке, читая воскресные приложения к газетам и довольствуясь какой-ни­будь примитивной едой вроде яичницы. Вместо этого ей придется часа четыре присматривать за матерью, потому что у отца была назначена встреча с приятелем. Она с ужасом ду­мала о том, что ее ждет, и чувствовала себя от этого винова­той.

Отец уже ждал ее у дверей, держа в руках пиджак и ключи от машины.

– Ты опоздала, – заявил он, проходя мимо. – Учти: я ее не кормил. У нее скверный день.

Оказалось, что это еще слабо сказано. Эмма обнаружила мать в спальне в окружении куч одежды, вытащенной из всех шкафов и ящиков. Носки, рубашки, блузки, брюки, платки грудами лежали вокруг нее. На ней самой ничего не было, кроме колготок. Она складывала вещи одну на другую, пока вся куча не рассыпалась, и тогда начинала снова. Длинные, когда-то ухоженные волосы были спутаны и немыты, лицо не накрашено, хотя раньше мать очень следила за собой.