оно: «ХС ТЕКН УЛАР». Интересно. Впервые слышу, чтобы такие вещи производились на Уларе, а купить их можно было… откуда это он летел? Медленно восстанавливается память, надо быстрее… Для этого нужно не слабые заводы построить. Ввозить металл, которого ВВ-транспортировка в промышленных количествах не принимает по какому-то капризу природы, или добывать его – на Уларе, где никаких рудных залежей вроде бы нет, три раза исследовали в разные времена. Постой, мы об этом уже говорили – с кем? С Иваносом, конечно. Там, дома. Да ладно, все это вспомнится, но не сейчас. Полчаса осталось. Хороший инструмент, но против дистанта, хотя бы и мини, рыпаться с ним не стоит и пытаться.

Есть другой выход: попробовать связаться с моим домом на Теллусе, с Вратарем, и дать срочную команду на возврат в предыдущее состояние немедленно, до истечения заданного мною по программе часа.

Теоретически – вроде бы препятствий нет. Если, конечно, мне, только что очухавшемуся, удастся пробиться своим лучом к дому. Но существует все-таки один аргумент против. Один, но серьезный. Глыба эта, на которой мы сейчас сидим, вне всякого сомнения, непрерывно – пока мы тут – и очень внимательно прослушивается. Именно на предмет перехвата любой попытки кого бы то ни было – кроме своего персонала, разумеется, – выйти на какую-то связь, передать любую информацию. Едва уловив – забьют сперва сигнал, а уж потом доберутся и до его источника. Для этого старт, может быть, и отложат, но мое положение станет не легче, а совсем наоборот.

Отпадает.

Но и это не последний способ. Еще двадцать пять минут в запасе. Да, любое излучение, направленное в пространство, будет перехвачено. Но тут-то, на поверхности, на этом пятачке со станцией посредине, вряд ли ведется контроль за полевой деятельностью каждого человека. Все ведь только что прошли серьезную проверку. А на этих-то расстояниях я оперировать смогу даже в нынешнем своем, не самом лучшем состоянии. Для этого нужно только внутренним зрением увидеть контролера за его пультом зондирования, сидящий напротив него проверяемый – последний! – мне ни к чему, разве что как ориентир. Войти в сознание контролера…

– Не разбредаться, всем – приготовиться! Через пятнадцать минут начнем посадку в транспорт для убытия к месту назначения!

Громко и уверенно провозгласив это через усилитель, вышедший на крыльцо человек из станционного персонала повернулся, чтобы возвратиться в рабочие помещения.

Пока он поворачивался – солидно, неторопливо, – я понял: некогда мне искать контролера. Пока наберет силу третий глаз – все закончится, и работать с контролером не останется никакого смысла.

Брать этого – пока он еще не скрылся внутри, пока хорошо виден!

Собрав все силы, я вошел в достаточно простое сознание удалявшегося – мягко и без усилий, как нож в кашу.

Он этого не ожидал и потому не почувствовал. Защита у него была примитивной: слабенький зеркальный блок, всего и делов. И он ничего не смог, не попытался даже, сделать с внезапно возникшей в его сознании потребностью.

Да нет, ничего особенного. Просто подойти к контролеру (расселся тут, понимаешь, как наседка на яйцах – только на своих собственных, да!) – и что-нибудь такое, – да просто дать ему в рыло, вот что! А то на душе как-то тяжело.

Мне удалось довести его до самого места.

Он подошел к контролеру. И врезал так, что я своим сознанием ощутил отдачу. Как если бы это я сам…

Какой-то шум донесся из глубины здания. Вроде бы крики. Вроде бы ругань. Вроде бы…

Но тут я почувствовал, что мир отдаляется от меня. Размывается. Исчезает. Вместе со всем видимым, слышимым, ощутимым…

Последней моей мыслью было, кажется: «Получилось…»

22. Пахтор наконец добрался

«Вот это город! Всем городам город. И не представить раньше, что такие бывают на свете…»

Так размышлял Пат Пахтор, шагая вместе со всеми, разом с ним прибывшими в мир Улар. Повинуясь команде, они вышли из округлого, похожего на половину яйца ЦентрВВтранса и теперь направлялись куда-то, куда их вели. Старались держаться потеснее вместе, чтобы не потеряться: народ был, судя по всему, провинциальный, к городской суете непривычный. Пат тоже то и дело косил глазом на соседей – тут ли они? – а в остальное время любовался улицей, по которой они продвигались. Нет, на Кантре такого не было. В родном мире и на трехэтажный дворец все с почтением задирали головы, а тут… Высоченные дома, не дома, а прямо домища, возвышались по обеим сторонам улицы, достигая – некоторые – даже и до… точно, до двенадцати этажей! И как только они держались, не падали? Пожалуй, опасным делом было – гулять у их подножий: а если вдруг сильный ветер? Стоит ведь одному не устоять – и, падая, он ударит по соседнему, тот – по третьему, и такая начнется катавасия, что и не выживет никто. Сначала эта мысль заставила Пата съежиться, захотелось даже стать поменьше ростом, хотя опыт подсказывал: все равно не уцелеешь… Но минуты проходили, чужие люди – и обгонявшие, и те, что шли навстречу, – ничуть, похоже, не опасались такой вот угрозы, значит – понял Пат Пахтор, – подобное если тут и бывает, то не каждый день – авось и сейчас ничего не приключится, пока не заведут их снова под какую-нибудь надежную крышу.

Еще один страх навалился, когда пришлось с одной стороны этой улицы переходить на другую – пересечь ту ее широченную часть, по которой все перли и перли бессчетные коляски, скользуны, большие и малые, с людьми и какими-то грузами. Среди них Пат заприметил и две платформы с солдатами; хотя форма и не совсем такая была, как та, что он сам носил в свое время на Кантре, но солдатскую сбрую любой хоть сколько-нибудь понимающий ни с чем прочим не спутает. Пат невольно вздохнул: служба, солдатская лямка… Счастливые, беззаботные были годы, вспомнишь – и сразу легче становится на душе – оттого, что они были, – и тяжелей: потому что прошли. Ну, что делать: жизнь не по заказу шьют, получаешь такую, какую дали, выбирать не приходится.

К этой мысли он всегда приходил, с чего бы ни начинались его раздумья и к чему бы ни относились. И сейчас, когда их довели, наконец, до того места, куда требовалось, и они снова оказались под крышей, облегченно вздыхая, Пат совсем успокоился. Хотя тут и было