погасить в принципе и навеки, чтоб ему и впредь неповадно было. Понял ты меня? У тебя еще работает та Галочка с родинкой на щеке? Тебе неудобно? Я сейчас ей позвоню сам и приглашу к нам в гостиницу с подружкой. Как думаешь, найдет она приличную? Ладно, я сейчас тебе перезвоню…

Следующий звонок той, с родинкой ка щеке:

— Галочка? Вас беспокоит один ваш поклонник.

— Господи, кто ж это?

— Угадайте…

— Ой, их у меня так много — запутаюсь.

— Галчоночек, а не помните вы одного такого, который рассказывал вам сказочку про черного петуха и белую курочку?

— Ой! Кузьма? Ты?

— Я, мое солнышко.

— Откуда?

— Из «Европейской».

— Ясненько.

— Не все. Есть у тебя подружка и чтобы была не хуже тебя? Для друга моего, мы с ним вместе приехали.

— Бу сде… Ваш номер?

— Сто десять.

— Явка?

— Двадцать ноль-ноль.

— Записано. Пока, Кузя, бабам обуза!

— Не забыла, чертовка…

Снова звонок директору:

— Товар есть. Твоя задача — придумать вступительное мероприятие. Надеюсь на тебя. Товар явится к восьми: исходя из этого и планируй.

— Будет на уровне, не тревожься.

Кичигин положил трубку и улыбнулся: у него о директоре мнение иное — мировой парень. Он познакомился с ним в одной московской компании, когда тот был директором небольшого авторемонтного завода. Они пришлись друг другу по душе, погуляли вместе всласть — новый его знакомый оказался докой по «женскому» вопросу.

Два года назад Кичигин устроил его сюда на новостроящийся агрегатный завод. Теперь они встречаются не часто, но, когда директор приезжает по делам в Москву или Кичигин в Ленинград, всякое «дело» непременно заканчивается гулянкой, и такой, чтобы, как говорил Кичигин, «было что забыть»…

Когда в семь утра Кичигин, сам еле стоя на ногах, начал будить Сараева, тот долго никак не реагировал и лежал ничком недвижимо, как труп. Кичигин сорвал с него одеяло и открыл окно — с улицы в спальню хлынул холод. Сараев стал оживать, открыл глаза и долго озирался, ничего не понимая.

— Через полчаса за нами придет машина! — в третий, в четвертый раз кричал Кичигин, сам уже одеваясь.

Кое-как оделись — молча, только громко сопя и постанывая от дикой головной боли. Кичигин сходил в другую комнату и принес оттуда еще с ночи приготовленные им два фужера с водкой.

— Нате опохмелитесь… да быстрей же! А то оба умрем… — Он двумя большими глотками осушил фужер и вздохнул шумно и радостно. — О господи…

Выпил и Сараев — закашлялся чего-то, но свинцовая тяжесть сразу покинула голову, начал проясняться мозг.

— А где все? — несколько сконфуженно спросил Сараев.

— Кто именно? — Кичигин решил проверить, что он помнит.

— Ну… директор… потом…

— Шурочка?

— Да…

— Так бы прямо и говорили. Она ушла часа в четыре, вы же ее совсем растерзали, вон что от нее осталось, — сипло смеясь, Кичигин вытащил из постели Сараева шелковый оранжевый шарфик. — Держите на память!

Сараев стоял низко опустив голову, очевидно трудно вспоминая, что было минувшей ночью.

— Ладно, все — позади, впереди — дело, — энергично распоряжался Кичигин. — Идите в ванную, умойтесь быстренько.

— Хорошо бы душик.

— Не выйдет, в восемь ноль-ноль нас ждут на заводе.

Когда им в номер снизу позвонил шофер, они были уже более или менее в порядке, если не считать их мятых физиономий…

На заводе Сараев довольно быстро стряхнул с себя тяжелую ночь, и голова его заработала активно и ясно. Все тут было ему привычно, на министерской службе он, конечно, соскучился по заводской атмосфере, по зримой конкретности труда, по ощущению своей реальной и сиюминутной полезности.

Сначала было совещание в кабинете директора. В нем участвовало около десятка инженерно-технических работников, но Сараев сразу заметил: нет главного инженера. Спросил — где он?

— Он что-то забюллетенил, — ответил директор сиплым после той же ночи голосом и открыл совещание.

Сараев как только увидел сегодня директора, его от злости ознобом прохватило — какой-то частицей ума он все же понимал, для чего директор организовал эту разгульную ночь, но странным образом, сильнее ему хотелось, чтоб это было не так, чтобы директор, как и Кичигин, оказался просто мастаком гульнуть на свободе, а он тут, как говорится, им под руку подвернулся. Так или иначе, симпатии он к директору не испытывал и по ходу совещания все ждал повода сцепиться с ним. Повода, однако, все не было и не было: директор на этот раз больше молчал. Все работники завода вину за брак дружно валили на поставщиков некачественного сырья, а два оратора покритиковали еще какую-то серию станков как морально устаревшую. Сараев все силился и не мог вспомнить, что это за серия, и для памяти записал ее номер. В общем, все складывалось в поддержку позиции директора, и у Сараева не было никаких оснований не верить заводским инженерам, которые все знали конечно же лучше залетных ревизоров…

Выступил Кичигин, хотя Сараев просил его не торопиться с высказыванием своего мнения и сперва вооружиться необходимой убедительной информацией. Кичигин хитро извернулся, заявив, что он обязан верить тому, что сказали здесь заводские специалисты, но он тоже хотел бы побывать в цехах.

— Вы будете говорить, товарищ Сараев? — спросил директор.

— Я хочу побывать в цехах, — негромко отозвался Сараев, уже понимая, что директор так же умело организовал это совещание, как и минувшую тяжкую ночь…

По заводу шли втроем: директор, Сараев и Кичигин. Директор, очевидно, чувствовал неизменившееся настроение Сараева и предпочитал только отвечать на вопросы. Спрашивал больше Кичигин. Его вопросы были толковые, а иные для директора даже опасные, и все — по делу. Но и директор сегодня отвечал деловито, с явным