— Товарищи, оставьте пикировку, — вмешался Сараев и обратился к Горяеву: — Евгений Максимович, прошу вас теперь ежедневно давать мне сведения о поставке мирославских двигателей на завод Грибкова. Кстати, ликвидирован излишек двигателей на Милявском заводе? Если нет, передайте движки Грибкову.

Горяев сделал запись для памяти. Совещание продолжалось…

…На другой день Горяев, придя на работу, завел специальную тетрадь для записи ежедневных данных о работе предприятий, входящих в кооперацию с другими заводами. Каждый рабочий день он начинал с опроса заводов, и обычно к полудню у него уже была полная картина и он был готов дать руководству любую справку.

Спустя неделю Сараев вызвал Горяева к себе. Взяв свою заветную тетрадь, Евгений Максимович направился к нему и перед самой дверью сараевского кабинета столкнулся с Кичигиным.

— Ах, на ковер вызваны и вы? — тихо воскликнул Кичигин. — Не хочу быть пророком, но огонь будет по Грибкову.

Они вошли в кабинет и еще не дошли до стола, как услышали вопрос Сараева:

— Что сегодня у Грибкова?

— Свежие вести у Горяева, — уклонился Кичигин.

Горяев уверенно назвал цифры, полученные сегодня утром.

— Но тогда, — подхватил Сараев, обращаясь к Кичигину, — теперь у Грибкова образовался излишек двигателей — не так ли? Прошу вас, товарищ Горяев, ближайшие две недели внимательно проследить положение с двигателями у Грибкова.

— У вас ко мне все? — спросил Горяев.

— Да, спасибо, — мимолетно обронил Сараев и обратился к Кичигину.

О чем они заговорили, Горяев уже не слышал…

Как только дверь за ним закрылась, Сараев сказал:

— Он молодец, этот Горяев, его отдел заметно оживился.

— Мне он тоже нравится, — ответил Кичигин и, помолчав, прибавил тихо: — А его оперативная осведомленность может нам с вами пригодиться.

От этого «нам с вами» по лицу Сараева мелькнула тень недовольства, он спросил сухо:

— У вас что-нибудь срочное?

— Да ничего особенного, я хотел только, чтобы вы знали — дело для Эстонии затормозилось. Но вы не беспокойтесь — не позже понедельника мы с вами станем заметно богаче… Вот и все. Если понадоблюсь — звоните, я у себя. — Кичигин встал и ушел как-то поспешно, точно боялся, что Сараев возмутится — он явно еще не привык к своему участию в их деле, мучается этим и как бы не повернул вспять. Но деньги-то он уже взял трижды, так что пора, батенька, кончать переживания и действовать веселей. И потому Кичигин в течение дня непременно наведается к нему, чтобы напомнить ему об их совместных делишках…

Каланковский агрегатный завод находился под Ленинградом, поездки туда Кичигин любил, всегда прихватывал два-три лишних дня без всякой на то служебной необходимости, то были дни — подарки, самому себе. Сараев ехал туда первый раз и целиком отдался опытности своего подчиненного, а тот уже достаточно хорошо знал слабости своего начальника.

В «Красной стреле» расположились в двухместном купе. Кичигин деловито задвинул дверь и, как фокусник, молча стал вытаскивать из портфеля коньяк, боржоми, закуски и даже рюмки и бумажные салфетки. Он угадал: Сараеву очень хотелось выпить, и он с нетерпением смотрел, как Кичигин острым дорожным ножом нарезал тонкие ломтики колбасы, лимона, сыра, хлеба и, наконец, откупорил коньячную бутылку.

— Чтоб в пути все было счастливо! — бегло произнес Кичигин, и они вместе осушили по рюмке. И коньяк был вкусным, и лимонный ломтик пошел за ним складно, и, наконец, боржоми приятно пощекотало внутренности, а самая обычная любительская колбаса показалась деликатесом… И уже есть охота поговорить.

— Приятно, когда колбаса свежая, — сказал Сараев.

— Я беру ее только в елисеевском и всегда прошу — от нового куска, — снова наливая рюмки, пояснил Кичигин.

Сараев смотрел на него и думал: хороший он все-таки мужик, умелый на все руки и какой-то еще, черт бы его взял, уютный…

Когда Кичигин вовлек его в эти, как Сараев называл про себя, вонючие дела, ему поначалу было страшно и стыдно, но вскоре это стало проходить, и, получая черные деньги от Кичигина, он уже не чувствовал особой неловкости, покупал на эти деньги подарки жене, дочерям, внучке, проигрывал их на бегах, посещать которые его тоже пристрастил Кичигин. Он словно не ведал цены этих денег. А может, наоборот — всегда помнил, какие это деньги и что они обычной цены для него не имеют. Бывало, в правом кармане пиджака у него лежала только что полученная зарплата, в левом — деньги «черные», причем их было раза в три больше, ему же те, за которые он расписался в ведомости, были вроде дороже, их он никогда не тратил попусту и до последней копейки нес домой.

Кичигин о нем знал все и как раз вчера узнал даже то, что начальником главка он не станет — вместо давно болеющего начальника собираются назначить нынешнего директора Мирославского завода, и еще неизвестно, останется ли при нем Сараев на своем посту вечного зама, и потому Кичигин торопился, как он выражался, запахать этот клин до самой межи. Он все чаще вовлекал его в авантюры, о которых остальные сообщники не знали, и уже дошел до того, что сам начал подделывать на бумагах подписи Сараева.

Эта поездка на Каланковский завод, по расчетам Кичигина, должна сделать Сараева абсолютно послушным ему исполнителем. А то он нет-нет да позволяет себе взбрыкивать. Как было однажды вначале, когда он вдруг швырнул полученные от него деньги на пол и закричал бешеным шепотом: «Нет! Нет! С меня хватит!» Это были очень трудные для Кичигина минуты, но он все-таки сумел его сломить, заставить подобрать деньги с пола до последнего рубля, и Сараев подбирал их трясущимися руками…

Москва уже перестала гнаться за поездом, давно отлетели назад самые дальние ее окраины, и за окном вагона была густая чернота, изредка прорезаемая огоньками. Они сняли пиджаки, развязали галстуки и, полулежа на постелях, начали вторую бутылку коньяка. Сараев только чуть опьянел, и ему