Много-много лет назад, сеньор, Атахуальпа, инка, сын Хуфина-Капаки, был взят в плен в Каджамарко. Это было четыре-пять столетий назад. Великим Писарро. А в Кузко было золото, на юге, и Атахуальпа приказал, чтобы золото принесли Писарро как выкуп. Гонцы как ветер несли приказ, так быстро, что через пять дней священники солнца несли свое золото из храмов, чтобы спасти жизнь Атахуальпы. — Филип остановился, дымя своей сигаретой, посмотрел на своих слушателей и продолжил: — Там были храмы, и золото, и священники, и солдаты. Но когда воины инков увидели лошадей испанцев и услышали выстрелы, они испугались и убежали, как маленькие дети, вместе со своим золотом. Раньше они никогда не видели белых людей, и оружие, и лошадей. С ними ушло много священников и женщин, все они ушли в снега гор. И после многих дней мытарств они пришли к пещере, там они пропали, и никто их больше не видел, а Эрнандо Писарро и двадцать его всадников не смогли найти их, чтобы достать свое золото. А перед тем как исчезнуть в пещере, они выдолбили над ней изображение лошади, чтобы предупредить своих братьев инков об опасных испанцах, которые выгнали их из Хуануко. Вот и вся история.

— Кто это все вам рассказал, Филип?

Проводник пожал плечами и стал оглядываться, как бы говоря: «Идея носилась в воздухе».

— Но пещера?! — закричала Дезире. — Где же пещера?

— Вот там, сеньора. — Филип показал на проход справа от нас.

Дезире захотела увидеть пещеру. Проводник сказал ей, что туда трудно пройти, но она презрительно отвергла все его аргументы и скомандовала вести нас к пещере.

Гарри, конечно, пошел с ней, а я, как-то нехотя, поплелся сзади: хоть история Филипа была очень подробной, я смотрел на нее как на традиционный рассказ горцев.

Он был прав — тропа к пещере оказалась не из легких. То там, то тут были глубокие расщелины, и мы сильно рисковали, обходя их над кручей.

Наконец мы пришли к небольшой площадке, которая была больше всего похожа на дно огромного колодца, а в центре одной из крутых стен был десятиметровый проход, черный и неровный, приводящий в ужас.

Это был вход в пещеру.

Тут Филип остановился:

— Вот, сеньор. Сюда вошли инки из Хуануко со своим золотом.

Его пробрала дрожь, и лицо побелело.

— Посмотрим, что там! — закричала Дезире, рванувшись вперед.

— Нет, сеньора! — Проводник весь трясся. — Нет!

Сеньор, не разрешайте ей идти внутрь! Много людей отправлялись туда в поисках золота, в их числе и американцы, и они никогда не возвращались. Это пещера дьявола, сеньор. Он прячется в темноте, и никто, кто туда вошел, не может избежать его.

Дезире весело смеялась.

Тогда я пойду навещу дьявола! — воскликнула она, и не успели мы с Гарри дойти до нее, как она забежала в пещеру и исчезла внутри.

Мы бросились за ней, а Филип орал как резаный нам вслед.

— Дезире! — кричал Гарри. — Вернитесь, Дезире!

Ответа не было, но до нас доносилось эхо шагов.

Что это была за глупость! Я думал, она хотела напугать бедного Филипа, а теперь…

— Дезире! — снова звал Гарри, он кричал изо всех сил. — Дезире!

Снова ответа не было. И мы вместе вошли в пещеру. Я помню, заходя, видел бледное как смерть лицо Филипа и его расширенные от ужаса глаза.

Пройдя тридцать метров, мы очутились в полной темноте. Я пробормотал: «Это глупо; нам нужен свет» — и попытался увести Гарри назад. Но он оттолкнул меня и закричал:

— Дезире! Вернитесь, Дезире!

Что я мог сделать? Я шел за ним.

Вдруг по всей пещере разнесся крик. Усиленный эхом и черными стенами, он прозвучал как нечеловеческий вопль, совершенно ужасный.

Я весь содрогнулся; Гарри от страха ловил ртом воздух. В следующее мгновение мы бросились вперед, в темноту.

Я не знаю, сколько мы бежали, — наверное, несколько секунд, может быть, минут.

Мы слепо неслись вперед, помня об этом жутком вопле, бок о бок, испуганные и задыхающиеся. И потом…

Шаг в воздух — неимоверная попытка найти почву под ногами — секунда отчаяния и бессильной агонии.

Темнота и забытье.

Падение — было три метра или тысяча? Этого я так никогда и не узнаю. Несясь вниз головой через пространство, трудно сохранить ясность мысли.

Я помню только свое праведное негодование; я громко проклинал все на свете, но Гарри отрицает это.

Но это было не долго, поскольку, когда мы упали в воду, нас не сильно ударило. С этим Гарри согласился; ему повезло, как и мне, я вошел в воду как ракета.

Я выплыл на поверхность и вытянул руки в попытке плыть или, скорее, удержаться на воде — и с удивлением заметил, что и руки и ноги меня слушались.

Вокруг было темным-темно и очень тихо, только раздавалось тихое, непрекращающееся бормотание, еле слышное. И, только начав что-то понимать, я увидел, что мы были в потоке, который двигался, двигался очень быстро, гладко и с легким шумом. Я бросил все попытки плыть и решил держать голову над водой, несясь вместе с течением.

Потом я подумал о Гарри и стал звать его. Эхо в пещере гремело, как тысяча пушек, но ответа не было.

Эхо стало тише, еще тише и замолкло, и снова вокруг была тишина и непроглядная ночь, я почувствовал, что силы покидают меня после борьбы с течением, которое становилось все сильнее и сильнее.

Время шло, и меня охватил ужас. Я подумал: «Только бы я мог видеть!» — и напряг глаза, но тут же закрыл от нестерпимой боли. Темнота скрывала от меня все, что я проплывал и что было впереди.

Вода, которая молчаливо несла меня, была холодной и черной; она давила на меня с невообразимой силой; периодически меня засасывало под воду, и я выплывал на поверхность уже полностью изможденный.

Я забыл о Дезире и Гарри; я перестал осознавать, где нахожусь и что делаю; тихая ярость потока и темнота свели меня с ума; я отчаянно боролся, слепо, кипя от гнева. Так не могло долго продолжаться, я был близок к концу.

Внезапно, жутко обрадовавшись, я понял, что сила потока ослабла. Потом меня охватило отчаяние; я попытался вернуть надежду и приготовиться к худшему.

Но вскоре все сомнения пропали; течение становилось все тише и тише.

Я плыл по течению и думал, не приближаюсь ли я к чему-то вроде дамбы. Или это было просто искривление потока? Я проклинал темноту за свою беспомощность.

Наконец вода стала совершенно спокойной, не было никакого давления на тело, я резко развернулся и поплыл. Моя усталость испарилась мгновенно, и я смело плыл вперед; и, не поостерегшись, я ударился головой о скалу, которой не увидел в темноте.

Я совершенно ошалел и стал тонуть, но вода привела меня в себя. Оказавшись на поверхности, я осторожно поплыл, сначала в одном направлении, потом в другом, и нашел скалу.